Юго-северный, западно-восточный знающего древа корень,
временем изогнутый в марала, врастающего валторной духа
в единородное для пространств, эпох небо, –
на скатерти пенелопиного полотна,
являющей снежную поляну, окаймлённую скалами
Алатау
с елями
заилийского закала,
над селями
добрым людям славу
поющими, с горем в споре,
на языке Эгейского моря
вторя
эхом в ущелье горном
вселенски значимому Казахстану,
помнящему слово норны,
смех Ли Бо,
плач Ду Фу,
вздох вола, осёдланного Великой Пустотой,
прозябающей источниками Хайдеггера;
блокадными пеанами Ольги Фрейденберг;
эвклидиадой Господнего Лета норенского накала;
сердцем, сроднившимся с пером,
тающим над долиной Коннектикута;
тюльпанами Сильвии Плат –
диктатом палат
больничных;
жизнью в промёрзлой почве кок-сагыза Марианны Мур;
мшанника влагой парной
в кладовой
тайной
Карин
Бойе;
мускулом Пушкина;
корнем стола
письменного,
достающего дна
ада земного;
кронами, мчащимися в небеса;
нервною дрожью царственных пальцев
Кассандры простоволосой
над шалью испанской
грядущих очередей
у зарешёченных форточек;
бритвой в руке сумасшедшей судьбы;
косами
над откосами
Волги;
гулким рыданьем
домбры Курмангазы,
кинжально
разрывающей
ржаньем
раненого кулана
железобетонные загогулины
узаконенной казёнщиной кривизны –
на всех параллелях, меридианах
человеческого сознанья;
перекличкой Чёрной, Второй речек;
речью,
в которой умирающие «Я»
вклиниваются в рождающиеся «АЗЫ»
воздушно-каменного «МЫ».
Под выдох трав «не грусти»,
по стеблям трав «прощай всё» –
по тем, что были задеты плащом
из соломы,
в коем хаживал, корневея словом,
жизни самурай, небесный странник –
поэт Мацуо Басё.