- Слушай, я тогда что – действительно, поцеловал тебя? – он внезапно прекратил кружить ее в вальсе, и стоял напротив, пристально вглядываясь ей в глаза.
По-прежнему высокий, много выше ее, и такой же стройный, как и 20 лет назад.
Она медленно кивнула, не опуская глаз.
- Ты…ты не из-за этого тогда живопись забросила?
Она улыбнулось краешком губ:
- Нет, не из-за этого.
- Но ведь это же преступление по отношению к самой себе! У тебя были способности. Какое тонкое ощущение цвета и света! Врожденное чувство композиции…
- Ага. А рисунок?
- Рисунок – дело наживное.
Они стояли в безлюдном отсеке музея при театре, слегка запыхавшиеся от танца, накрывшего их, как шторм, и который они танцевали, повинуясь своей внутренней, звучавшей в них, музыке.
- Кстати, не таким уж он был и плохим. Если бы ты более усердно им занималась, то могла бы достичь многого.
- Мне хотелось больше танцевать.
- Ну да. А так же писать стихи, играть в волейбол, болтать по-английски, играть на сцене...
Она весело расхохоталась, припомнив из Барто:
- Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота…
И тут же продолжила красивым, чистым голосом:
- А, хочешь, я выучусь шить? А может быть – и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить – и станем жить-поживать…
Первый звонок прозвучал резко и неожиданно, и прервал ее пение.
Он помрачнел.
- Красиво поешь, ничего не скажешь. И танцуешь, как летаешь. Ну, как тебя убедить, что времена Леонардо да Винчи давно прошли, что ты просто разбрасываешься! Надо заниматься одним делом! Я ради живописи музыку бросил, вот, достиг кое-чего…Знаешь, у меня одну работу даже Иоанн-Павел II купил, когда сюда приезжал.
- Ну, а я что? Даже если бы я 25 часов в сутки рисовала – все равно бы толку было мало. Подумаешь, одна работа в Пушкинке повисела недельку – на открытии. А так – одни наброски, почеркушки…
- Да я, может, на одних твоих набросках новую манеру живописи выработал, 3 персоналки! Понимаешь? Я свой новый почерк нашел благодаря твоим «почеркушкам!» Всю жизнь буду тебе благодарен за них – а ты их лихо так выбросила…Если бы ты не была такой упрямой, и послушалась бы меня…
- Если бы я не была такой упрямой, я бы вообще ничего не добилась…Послушай, Юр, этот наш спор совершенно нескончаем. Я – это я. Я не могу не разбрасываться. В этом – моя суть.
- Внезапно он заявил мрачно:
- Слушай, а ты – красивая…Глаза зеленые…Почему мне все время казалось, что они серые? Я ведь тебя всегда так и называл «сероглазая»…
- А я и была сергоглазой. С возрастом изменились.
- Если бы мы поженились, я бы умер от ревности. Господи, Ир, ну, подумай сама – я ведь на 16 лет тебя старше! Ты – жаворонок, я –сова. Я приду – а ты уже спишь, устала. А я-то буду думать, что все, что тебе, как женщине, нужно, ты уже получила…
- Юр, не надо, а?
- «Не надо» почти потонуло в звуке второго звонка, но по выражению глаз было понятно, о чем она просит.
- «Если бы»…- передразнила она, но с другой, горькой, интонацией.
- Если бы да кабы, во рту росли грибы, был бы не рот, а целый огород…
- Если бы мы поженились, ты бы меня ревновал к каждому столбу, и устраивал бы мне скандалы из-за своей ревности при любом удобном случае. Пошли уже, скоро третий звонок прозвенит.
- Они прошли мимо буфета, не обращая внимание на его запахи, на свои места в Малом зале театра, и сделали вид, что уткнулись в программу.
- Нет, это ты бы устраивала мне скандалы при любом удобном случае. Давай разыграем, а? Сейчас бы ты закатила истерику:
- Лучше б на балет пошли!
Интонации были слегка истеричными, но настолько узнаваемыми, ее, Иринкиными, что она только хмыкнула:
- Кажется, в тебе погиб великий актер. Если бы ты не писал свои шедевры с утра до вечера без перерыва на обед, а практиковался бы в актерском мастерстве, тебе бы просто не было равных!
- Может быть, ты и права…задумчиво сказал он.
Третий звонок и трагическая музыка «Реквиема» Моцарта заставили их забыть обо всем на свете, хотя «если бы» так и вспыхивало порой то в его, то в ее глазах, устремленных на сцену, где актеры начали свое лицедейство, играя «Амадея», пьесу Шеффера. .
Хорошая пьеса. Советую сходить.
В крайнем случае, купите DVD с фильмом Формана.