Жизнь от взгляда бежит, жадно ищущего жжения жизни.
Здравствуй, дождь, не заботящийся о сохраненье следов!
Только сердцу дано, не остынув от отчуждения жизни,
жадно искомой,
стать храмом и домом
линий, срезанных взглядом
мимоходом, утайкой –
под сурдинку, воскрешая картинку живую,
наделяя её не присущим ей духом.
Сердце может стать свадьбой,
тризной,
парадом,
небом, жизнь воскресающим, –
радо любому движению искренней жизни.
Прошедшая рядом
дама
наделяется очарованьем,
присущим Ахматовой, скажем,
в миг, когда кисти коснулась
ладонь Модильяни.
Саламина затворник, из землянки глядящий на море,
не желающий видеть людей –
людям вечную жизнь реконструкцией мигов живых
вечной думой поэта,
не заботясь о их понимании,
щедро даёт.
И пока существует смертных объединившее горе,
много ликов таящее, –
мир, построенный Еврипидом, уединенье любившим,
будет жить в каждом сердце, что мимо непреходящего –
не пройдёт!
О великая тайна существованья земного,
смять цветок – дело многих,
поднять и воспеть – единиц,
счастлив в мире я счастьем последним и не желаю иного:
просветление лиц – дело лика над Иудейской пустыней,
мрак рассветом арканящих,
незамеченных жизнью, спешащей в могилу,
страниц.