Приближенная во много-
много раз
диоптриями вдохновения
картина,
полученная наложением умозрительного
на жизнь имущее…
Облако над кронами
оборачивается последней прижизненной фотографией
Иосифа Бродского,
где прозорливость ума,
равная крепостью любой победитовой напайке,
не отслаивается от доброты отца,
встречающего (кровь свою)
блудного сына,
идущего с драгоценной ношей
"отчаянья от самого себя"
к порогу отчему,
объединяющему всех жаждущих мира,
немыслимого без опыта мытарств
и откровений, данных сердцу человеческому
ценой осознания приговорённости существования во плоти
здесь и сейчас.
У самых глаз
живых
моих
живою жизнью вовне полнится
растущий вне рукотворства земных кухонь
небом внедрённым в опыт Богом данной судьбы,
диктуемый вне проворства меркантильного толка
мгновенно поспешающий стих.
Социум, мешающий росту,
упраздняющему законы преходящих формаций, –
форма, необходимая для формовки крепкого лика,
врезающегося всем завещанной жаждой
в выси
и чувств и мыслей,
приближающих царствие небесное
духовного существования
в приговорённой к распаду
телесной оболочке.
Выдумывать новых слов не надо –
процент неологизмов в росте языка очевидно мал
перед лицом переосмысления слов известных,
когда я произношу: «Воскрешение!» -
бесполезно
представлять из погребальных пелен восстающего Лазаря
или камень, валяющийся у входа в склеп в день воскресный
после Голгофской пятницы,
но точно будет:
воочию
увидеть Мандельштама,
держащего последний камень
и уходящего в первый,
что не устанет
века расцветать не каменными цветами
ассоциаций, присущих каждому живущему
и мыслящему человеку.
Век-калека –
помесь гиены с волкодавом,
не может пребывать правым,
перед левогрудым громом,
искомым
и находимым в стенах дома,
ставшего томом,
рождённым Ладогою и Камой
кругосветных,
уходящих в почву,
скитаний
сердобольного,
под шкурой ощетинившегося льва
духа.
Слуха не мимо,
жаждущего участья в несчастьях,
разыгрывается пантомима
достигнутого, как облако горой,
человеческого счастья,
видящего край бескрайний
с чашей каждому в нём целокупной,
моим участьем
в её озвучивании –
заднеязычным, межзубным и межгубным
достигается: дышащая,
говорящая,
глядящая,
слышащая,
вкус и запах ощущающая,
осязающая прозябание слов вечных,
картина
пришествия неубывающего,
живого Бога,
проявляемого в процессе индивидуальной жизни
в каждом человеке,
вездесущей,
никакими иродами не уничтожаемой
духовной жаждой.
Всё остальное – рутина,
перестающая однажды
иметь власть над носителем великих,
выстраданных лично,
нерукотворных реликвий,
книгой небесной
воскресно
развёрнутых перед взором
становления лица – ликом.
Приближенная во много-много раз
диоптриями вдохновения картина,
полученная наложением умозрительного
на жизнь имущее,
наделяет меня (зрением мира: человека неимущего)
реально мной ощутимым,
следовательно, существующим
Вселенским простором,
делюсь которым
с любым не стёртым
мёртвым бытом,
возможным,
волею Божьей,
(неважно женщина это или мужчина)
побратимом.
Храм,
в котором сердце моё бьётся неложно, тревожно –
объединяющее живых и мёртвых,
в долг вменяющее стирать границы времён и стран
святостью к нему отношения,
братством Богом осуществлённых имён наделяющее
любого не глухонемого
(в вышевысвеченном смысле), –
слово.