Морозное утро, снежинки кружатся,
Ко мне на ресницы снежинки ложатся,
И тают и капают, словно слезинки,
Снежинки – пушинки, снежинки, снежинки…
Иду на Крещатик, зачем – я не знаю,
Я просто по Киеву тихо гуляю.
Гуляю одна, никого нету рядом,
Меня провожают прохожие взглядом.
Здесь быть одинокой не принято видно,
А мне не обидно и вовсе не стыдно.
Пусть кто-то сочувствует, кто-то ругает,
Но кто одиночества роскошь познает,
Тот вряд ли захочет быть заново скован
В наручники брака – стальные оковы.
В семейных застенках уже побывала,
И как-то невольно вдруг узницей стала.
Душила меня бытовуха и скука,
Быть связанной мне непосильная мука.
И я убежала из этого плена,
Я снова свободная девушка Лена.
И больше не жду уж ЕГО я приезда,
И снова мужчины стоят у подъезда.
Есть Гена, есть Вова, Серёжа есть тоже,
Ах как же они друг на друга похожи,
Похожие фразы, похожие лица –
В таких никогда не смогу я влюбиться.
Ах как же ЕГО я теперь понимаю,
ЕГО также ждали одна и другая,
И также мелькали пред НИМ наши лица,
И также не мог ни в кого он влюбиться.
Мы все равноценны и Лены и Оли –
На время его избавляли от боли.
Но только на время и с выпивкой вместе,
А после он снова мечтал о невесте.
О той, что любил и, наверное, любит,
И ради которой он жизнь свою губит.
Такая судьба, ничего не поделать.
Любви паровоз нас раздавит не первых.
Любви паровоз - неприятная штука,
Тот любит меня, я – ЕГО, а он-шлюху.
За грубость простите, сама ведь не лучше,
Я злюсь от бессилья, чем дальше, тем пуще.
Но жизнь продолжается, как же иначе.
Я злой становлюсь, уже больше не плачу.
Никто больше боли моей не увидит,
Никто не заденет, никто не обидит.
Я сердце одену в железные латы,
Иначе закончу в больничной палате.
А мне это как-то совсем не подходит.
Мне сына растить – «дурка» в планы не входит.