Эти стихотворения, как и некоторые другие, были включены Пастернаком как поэтическое приложение к роману “Доктор Живаго”. Весь цикл “стихов из романа” является одним из лучших, а может быть одним из самых глубоких и прекрасных во всей русской поэзии. Более того, стихи, представленные Пастернаком в Живаговском цикле, носят подчеркнуто личный, а порой - просто сокровенный характер, например, такие как “Ветер” или “Хмель”. Именно поэтому возникает вопрос: почему поэт отдал авторство этих строк какому-то литературному персонажу Живаго? Почему нельзя было напечатать этот цикл, как и подобает под прямым своим именем? Зачем прибегать к какой-то странной мистификации, если сам роман, как и стихи, напечатан под фамилией: Пастернак? Из этого, следует, что поэт не скрывает своего подлинного авторства. Что же он тогда хочет этим проявлением своей авторской воли подсказать нам? На что намекает? Мы знаем, что в истории русской литературы многие поэты в начале своего пути или в течении всей своей жизни пользовались псевдонимом. Например, так поступал князь Владимир Палей, печатая свои произведения под инициалами “К.Р”.
Очевидно, Пастернак не стремился утаить от потомков свою творческую принадлежность к данному циклу стихов. Тогда, спросим еще раз, что же побудило удивительного русского поэта к такого рода подложным действиям? Может быть подобные странные злаки, уже прозябали на полях отечественной литературы? Прежде всего, конечно, вспоминается опыт издания Пушкиным “Повестей Белкина” и рассказа “Египетские ночи”, в который он включил отрывок из поэмы о царице Клеопатре, приписав авторство сего отрывка заезжему итальянскому импровизатору. Опять же, зачем это Пушкин сделал? К чему морочить читателя? Мне думается, что в обоих случаях поэты решали схожие задачи. Это дарение авторства не было прихотью, творческим экспериментом или разработкой нового улучшенного способа продажи собственной книги.
Однако, “читатель ждет уж рифмы розы!”. Итак,с какой целью опальный поэт Б. Пастернак напечатал свои стихи под чужой фамилией в собственном романе? Где он их напечатал в пространстве книги? В начале, в конце или разбросал, как жемчужины по тексту? Он собрал их вместе и напечатал в самом конце романа. Следовательно, по мысли поэта, необходимо сначала прочитать книгу, чтобы понять его стихи. Вы читали? Читали. Сколько стихотворений в цикле? Чуть больше двадцати. В данном случае количество не имеет значения, важно их расположение, их последовательность. Этот небольшой поэтический сборник начинается стихотворением “Гамлет”. Герой стихотворения, то есть сам поэт “прислоняясь к дверному косяку”, к той точке пространства, где временное перетекает в вечность, воспринимает “в далеком отголоске, что случилось на моем веку”. Ему открыты и “гад морских подводный ход и дальней лозы прозябанье”. На этом мы остановимся. Для нашего ответа дальнейший разбор этого стихотворения маловажен. Следующее стихотворение “Март” живописует нам утробную, хлебную весеннюю радость пробуждающейся природы. Все ясно и просто. Раз “настежь все – конюшня и коровник. Голуби в снегу клюют овес”, то жить и “непрестанно благодарить Господа”, есть первая задача человека на земле. Ну, по крайней мере, весной, на Пасху! Второе стихотворение, словно вводное предложение перед “отчетным” третьим из данного цикла. Вот и дошли до “нашего” пропечатанного. Оно называется “На страстной”. Сегодня мы только изумленно сложим его в свое сердце, а толковать будем в следующий раз за неимением должного количества печатной площади. Скажу только, что в нем дается возможность почувствовать вселенский всеохватный смысл воскресения Христова. Последнее стихотворение цикла, (мы пропускаем почти двадцать стихов, в которых разворачивается вся жизнь поэта), вновь посвящено Гефсиманским борениям Христа и его Воскресению из мертвых. Оно так и именуется “Гефсиманский сад”.
Вот мы и подошли к прямому ответу. Кто такой доктор Живаго? Это поэт, замаскировавшийся под врача, интеллигента, буржуя, дионисийствующего революционера. Это поэт, который облачается во временные исторические образы, личины и “и меж детей ничтожный мира” является “всех ничтожней”. Возможно, не просто какой-то отдельный поэт, а собирательный, типичный образ мастера поэтического цеха, показанный художником во всей своей непутевости и гениальности, трагичности и светлости, пошлости и великой мужественности, рефлексии и дерзновенности! А сам роман “Доктор Живаго” входит в литературу, словно вновь обретенные дневники Байрона, об утрате которых так радовался Пушкин. От имени стихотворца Живаго (т. е. Живого - не смотря на все горестные перипетии судьбы) обращается к нам Пастернак. “Вот, - говорит русский пиит,- возьмите книгу. Вот горестная “ничтожная” жизнь поэта, а вот его стихи! Вот его проза, а вот его поэзия! Вот его Авгиевы конюшни, а вот его Кастальские воды! Вот его душевная тьма, а вот его свет Божьего образа! Вот его никчемность, пустота, греховность, бренная индивидуальность, а вот его – цельность, личностная своеобразность, героичность и слава! Судите, “Се человек”Стоит перед вами!”
Каждый читавший спускался в эту книгу словно на глубокое темное дно поэтического дневника, в пропасть внешнего бытия творческого человека, откуда, казалось бы, и не всплыть, не вздохнуть чистого благословенного воздуха жизни. А поэт всплыл в своих стихах, а он мощно задышал прекрасными строфами своей души и засиял, освещая не только свою бедную жизнь, но и нашу, жизнь каждого человека, кто ныне прикасается к его искусству. Вот оно тихое чудо освобождения от всего глупого, никчемного, неевангельского, к которому зовет нас поэт. Зовет не созерцать его, не только услышать, но приобщиться, вместить в себя, пережить вместе с собой, как с друзьями одной судьбы. И это чудо преображения, несомненно, связано для него не с какими-то автономными природными обстоятельствами, а единственно с жизнью Христовой, с Божьим дыханием в деревянных рождественских яслях, последним смертным вздохом на Голгофском Кресте и теплым тонким хладом Воскресения!