17 апреля 2007 год. «На крыше».
ОНА сидит в маленьком автобусе на последнем ряду у окна и смотрит то на дорогу, то на небо, то на людей в автобусе. На самом деле люди ЕЕ не интересуют. ОНА – интроверт.
«Интересно, - думает ОНА, - ведь мне не больно. Значит ли это, что я просто еще не осознала всего произошедшего, или мне на самом деле наплевать, и я все это время просто зомбировала себя, пытаясь убедить себя, что что-то еще чувствую, испытываю по этому поводу?»
Автобус поворачивает на кольце налево, затем направо. Мимо проплывает городской дом культуры и остатки какого-то фундамента в огромной яме перед ним. Бетонные перекрытия, балки, вкопанные в землю. У НЕЕ мелькает мысль, что здесь неплохо было бы устроить фото-сессию – получились бы очень интересные, необычные фотографии.
На голове пульсируют наушники из-за музыки на полную мощность – кажется, не всем в автобусе это по вкусу. Но ЕЕ это не волнует. По-крайней мере, ЕЙ так кажется.
…Когда ОНА подходит к квартире, выясняется, что дома до сих пор никого нет. В ЕЕ голове мгновенно возникает алгоритм действий – открыть своим ключом дверь, не раздеваясь пройти по коридору, выдвинуть нижний ящик и найти там два серебристых ключа на мягком брелке «Пума». Затем выйти из квартиры, не оставляя вещей, подняться на технический этаж, отпереть оба навесных замка и…
ОНА делает это одна впервые – до этого всегда был кто-то рядом. Тяжелая железная дверь издает громкие скрипы и лязги. ОНА невольно ежится и втягивает голову в плечи – лишь бы никто не услышал! Лишь бы никто из соседей не вернулся домой раньше времени! Но на площадке тихо, только музыка доносится из наушников, висящих на шее – ОНА забыла выключить плеер.
На техническом этаже полумрак. Но даже в изменчивом свете, полоской падающем из-под прикрытой двери, видны отвратительные картинки, выцарапанные на побеленных стенах. ОНА старается не смотреть на всех этих женщин, нарисованных явно одной и той же нетвердой рукой какого-нибудь малолетнего придурка, трясущегося от смеси страха, стыда и возбуждения.
Верхняя дверь тоже заперта. ОНА поднимается по маленькой железной лестнице, приставленной к стене и, балансируя на предпоследней ступени, рискуя упасть на бетонный пол, отпирает дверь. Это удается ЕЙ не сразу. Открыв навесной замок и зажав его в мокром от усилий кулаке, ОНА перекидывает одну ногу через полуразрушенный деревянный порог, затем вторую, и, согнувшись, вылезает на крышу.
ЕЕ встречает прохладный вечерний ветер, приносящий новую тревогу – ЕЙ, конечно, удалось выбраться незамеченной, но вот удастся ли так же незаметно вернуться назад? К этой мысли прибавляется еще один страх – вдруг ОНА не одна такая – любительница посидеть на крыше? Ведь о возможности доступа к чердакам в других подъездах ничего не известно.
Тем не менее, все обходится без происшествий. ОНА подходит сначала к одному краю, затем к другому, и, расставив для равновесия ноги пошире, осторожно перегибается через край. Снизу ЕЙ в лицо порыв ветра бросает разные запахи, звуки, словно судьбы других людей, живущих в этом доме – запах выпечки, чьих-то духов, канализации, плач ребенка, мужской смех, обрывки фраз спорящей семейной пары…
И словно герой повести «Вино из одуванчиков» Рэя Бредбери, Дуглас, ОНА вдруг осознает: «ОНА – это же Я! А главное: Я – ЖИВАЯ!»
И очередной порыв ветра уносит МОИ слезы, смешивая их с запахами, звуками, людским гомоном. Смешивая их с потоком людских судеб, несущихся снизу вверх… и уносит их далеко, развевая над крышами города…