19 апреля 2007 год. «Досада».
«Ничего уж теперь не поделаешь,» - говорит ОНА своему отражению в зеркале ванной комнаты, смывая как обычно поутру ночной кошмар, – «так уж вышло. Он выиграл это сражение, а Я проиграла. Осталась в дураках. Проявила слабость. Наступила на себя, впрочем, как обычно. Во всем, что связано с ним, нет ничего МОЕГО. Он поднимался за счет моего самоуважения. А Я… Я сама помогала ему. Подталкивала его, а сама падала все ниже в пропасть, в бездну… и более того, сама добровольно ускоряла это падение».
Она открывает кран с горячей водой. Пар начинает подниматься, и на зеркале оседает пар. ОНА снова смотрит на себя. Отражение меняется. Лицо в зеркале искажается, словно от боли. «То же самое начало происходить со МНОЙ год назад. Я открыла его, и он начал заполнять МЕНЯ. Сначала только пустоты МОЕЙ души. Но потом он стал проникать во все сферы МОЕЙ жизни. И Я, сама того не замечая, переполнилась им. Но его влияние, как этот пар, изменили МЕНЯ, МОЙ облик. И Я стала другая. Я изменилась».
ОНА со злостью закрывает кран и одним взмахом вытирает запотевшее зеркало. Но отражение так и остается искаженным из-за влаги, в которую теперь вновь превращается пар. ОНА снова морщится как от боли. «И это тоже было. Я вырвала его из души. Но его было слишком много. Он успел завладеть МНОЙ. И Я осталась одна, растерянная и напуганная – ведь когда его не стало в моей жизни, Я почему-то все равно не стала вновь той, кем была до него. Изменений было так много, и они были такими радикальными, что восстановить предыдущий образ стало невозможно. И Я поняла, что не знаю, кто Я».
ОНА забывается и бормочет вслух: «Кто Я?» Отражение в зеркале повторяет едва заметные движения губ, перепачканных в зубной пасте. Нет ответа. И ждать неоткуда.
И от этого ОНА злится еще сильнее. Вернее, не злится, нет. ОНА досадует, ведь все что осталось от него – лишь ссадина в душе. Именно так – не открытая рана (ведь прошло уже так много времени), но и не шрам (ведь шрам означает, что боль ушла, и рана затянулась), а ссадина, которая постоянно ноет и мучает носителя.
Ей досадно, что во время последнего их общения он опять унизил ЕЕ. «Он ведь и сам говорил, что бичует МЕНЯ. Чего еще можно было ожидать? В конце концов, Я сама позволяла с собой так обращаться. Сама поставила себя в это положение».
Но больше всего ЕЙ досадно, что ОНА так картинно, по-детски поступила. «Не стоило говорить ему, что он морально опущенный человек. Ему все равно от этого не стало хуже. А Я… Я показала, что он опять задел меня. Что мне обидно и больно, и Я пытаюсь ранить его в ответ».
ОНА стоит у окна, гнет пальцы рук, словно пробуя их на излом, и кусает от досады губы. «Как все глупо получилось… Ну почему Я так завелась?»
ОНА знает ответ. Но лучше бы ЕЙ не знать этой горькой правды…