~~~~~~~~ ~~~~~~~~
1.
Смахну рукой молчанье
обманутых ночей.
Горячее дыханье
услышу на плече.
Под женское дыханье
легко казаться тем,
чьи губы покаяньем
застыли на кресте.
Легко держать в кармане
раскаяний латынь.
Да, нынче на диване
скончался раб.
Аминь.
2.
Тоска-печаль то инеем по коже,
то к горлу подбирается змеёй.
Уже тебя ничто не растревожит,
ни тишина, ни крик безумный мой.
Ты онемела, замерла, застыла
в граните в обрамлении гвоздик.
И я влачу по улице постылой
свой день последний и последний крик.
В холодном горле крик последний стынет,
и день последний — влагой по щекам.
Но ты уже, языческой богиней,
небрежно улыбаешься векам.
3.
Мне бы спрятать лицо
у тебя на груди,
и забыться навек.
Проливные дожди
тайный знак высекали на пыльном лице.
И срывались ветра в безутешный фальцет.
Твой младенческий смех
и старушечий зуд
в тихий отзвук однажды сольются один.
А дождинки опять по лицу полоснут...
Мне бы спрятать лицо
у тебя на груди!..
4.
Напрасно ты умом понять хотела
коварный дождь, скребущийся в окно.
Забытых ласк испрашивало тело,
холодный ум зудел: «Так не должно...!»
Бог тасовал краплённую колоду,
соблазна масть вытаскивал опять.
Рвалась душа синицей на свободу,
но ты смогла на душу грех не взять.
Из кухни запах сваренного кофе,
чего ещё измученному гостю?
Ты усыпаешь путь к своей Голгофе
победами ума над жадной плотью.
Потом губами тянешься к окошку,
где тает одинокий силуэт.
Позволишь блажь расплакаться в ладошку,
захлёбываясь дымом сигарет.
А Бог пасьянс раскладывал умело,
все наши дни краплённые давно.
Напрасно ты умом понять хотела
коварный дождь, скребущийся в окно.
5.
Здравствуйте барышня!
Встрече случайной
я предпочёл бы домашний уют.
Но огонёк вашей комнаты спальной
так сиротлив....
Я на пару минут.
Правда, я принял на грудь полстакана,
не обессудьте за мой перегар.
Может я плыл через два океана,
чтобы поплакаться вам в пеньюар.
Мерзкие идолы Мадагаскара
бурю послали на мой караван...
Впрочем,
я знаю,
увы,
пеньюара
нет,
а чулок — обносился и рван.
Злая судьба женщин северной дали —
спелым крыжовником в райских садах
Бог увлечён,
прихожанки устали
штопать чулки на интимных местах.
Гаснет последняя искра надежды
всё поменять —
имена и приход,
родину, лица, привычки, одежды,
сердце больное, разорванный рот.
Будущий век не покажется тайной —
дьяки грехи наперёд отпоют.
Может поэтому встрече случайной
я предпочёл бы домашний уют.
Правда, я принял на грудь полстакана,
мёртвой надежде поминки нужны.
Может, я плыл через два океана,
тщась обогнать свои вещие сны.
Полноте барышня,
будем, прощаться,
чем всё закончится ведомо коль.
Я приходил до рассвета остаться.
Сверим часы —
девятнадцать ноль-ноль.
6.
Я тебя любить обучен,
я и ласков, и покорен.
До утра себя не мучай,
предугадывая горе.
Оглянись,
нигде на свете
ты нежней, меня не сыщешь.
До утра.
А на рассвете
ты зажги в своём жилище
три свечи за упокой
тихой радости ночной.
Может быть уже к восходу
я тебя возненавижу.
И уйду сквозь непогоду,
а следы дорога слижет.
Только зря себя не мучай,
предугадывая горе.
До утра мой глаз колючий
успокоится на шторе,
затвердев зрачком плотвы.
Я прилежен был, увы…
7.
Листом бумаги чистым
тоска обречена.
Задумала убийство
давно моя жена.
Настал конец рассрочки,
за всё платить пора.
Ни строчки, ни полстрочки
на кончике пера.
Томится в хороводе
толпа безликих дней.
И больше не приходит
бессонница ко мне.
А ночь зовёт — ножом бы
сыграть по струнам жил.
О, дух мой прокажённый,
меня ты пережил.
Но даже ты не сможешь
развеять сон глухой
ни правдою, ни ложью,
ни спиртом, ни водой.
Листом бумаги чистым
живу от сна до сна.
Задумала убийство
давно моя жена.
И варит каждый вечер
надёжный яд в котлах
с улыбкою беспечной,
забытой на губах
Надёжный яд свободы
стреноженных коней.
И больше не приходит
бессонница ко мне.
Тучнеют ангелочки
на каше и жирах…
Ни строчки, ни полстрочки
на кончике пера.
Смахну рукой молчанье
обманутых ночей.
Горячее дыханье
услышу на плече.
Бумаги лист.
Двух строчек
чернильная волна:
«Я о тебе забочусь,
ведь я тебе — жена».
~~~~~~~~ ~~~~~~~~