Почудилась какая-то печаль
Мне в сумраке дворцовых переходов,
И в тёмных стенах, скрадывавших даль,
И в деревянных низковатых сводах.
Туристов толпы бродят здесь и там,
В диван заходят, топчутся в гареме –
Бахчисарайский посмотреть фонтан,
Послушать про Марию и Гирея…
Вперёд! На волю! В ярый пламень дня!
Туда, где в пышной зелени растений
Фонтанов струи падают, звеня,
И луч дрожит на плитах и ступенях,
Туда, где тесный жаркий городок
И каменные белые ограды,
Террасы и калитки из досок,
Над улицей нависшие фасады…
Но я отвлёкся, ибо для меня
Не быт всего занятней в этой теме,
Не крымская роскошная земля,
А пыльное спрессованное время.
Давно ли Крым в империю вошёл
Под скипетром московския царицы?
В то время тюркский корень здесь процвёл.
А раньше? Готы? Скифы? Киммерийцы?
Об участи племён, народов, стран
На редкость выразительно и точно
Волошин написал Максимильян
(Который, правда, жил не здесь – восточней):
«Каких последов в этой почве нет
Для археолога и нумизмата!
От римских блях и эллинских монет
До пуговицы русского солдата…»
И, может быть, грядущий крымовед
Напишет труд, и разведёт турусы,
И заключит: в теченье сотен лет
Здесь обитали укры или русы…
Но дальше, дальше! Вот на высоте
Пещерный город, временем хранимый, -
Наследие племён ушедших тех
(Аланов? Византийцев? Караимов?).
Зовётся этот град Чуфут-Кале.
Наш путь лежит вдоль каменных подворий
Вверх по тысячелетней колее.
И вот мы наконец на плоскогорье.
Обширный край каньонов и плато,
Теснины, и долины, и стремнины –
Таким пейзажем насладится тот,
Кто, не жалея сил, достиг вершины
И гордо, как какой-нибудь мурза,
Окрестности отсюда озирает.
Вдруг разразилась страшная гроза –
И в жизни, и в природе так бывает.
Дождя и ветра налетевший шум…
Скорей укрыться под ближайшей крышей –
В дверях гробницы Джанике-ханум –
Любимой дочки хана Тохтамыша!
…Гром отгремел, светлели облака,
Почти иссякла туча грозовая.
Из каменного вышли теремка –
Вид перед нами был неузнаваем.
Когда земля, от зноя тяжела,
Стихию неба приняла в объятья,
Она густым туманом изошла,
Свой жар на испарение потратив.
Земное лоно белый скрыл покров,
А выше – плоскогорья и вершины
Архипелагом тёмных островов
Повисли над туманною пучиной.
Безлюдны, без теней освещены
Потоками заоблачного света,
Они с гравюрной чёткостью видны –
Чужая, незнакомая планета!
Быть может, то царица Джанике
Над путниками подшутить решила –
Скучая в невозвратном далеке,
Для нас грядущий мир изобразила.
Купаясь в океане молока,
Он был в пространство, как всегда, разомкнут,
И всё летели в небе облака,
Ущелья уходили к горизонту.
А я стою на малом островке,
Земля и время скрыты пеленою,
Коварная царица Джанике –
Лукавая царица Джанике! –
Край пелены волшебной в кулачке
Сжимает и смеётся надо мною.