И становится не по себе:
слишком зримо
представишь отсутствие в теле
того, что как прежде,
душою любимо…
И это –
необходимость
присутствия духа
в судьбе.
Уменье
на зыбком пределе
приемлемой землями веры,
стать другом-изгоем,
отвергнутой ими надежды.
Измеренье
родное –
то, что властвует сердцем неукротимо,
как дума о марте в апреле…
Всё остальное на деле –
театр уходящего дыма…
Мраморные изваянья
сжимают, смежённые вежды –
памяти достоянье.
О друг мой,
оставивший горестей притяженье!
В прохожем
увидел движенье
когда-то имевшее место в тебе –
ты ритмом расхожим
влеком,
на свадьбе сестры моей (помню!),
бил в такт ему, по ладони
реальной, под шаг настоящий,
живым кулаком…
Стою на балконе,
привеченный дрожью
сакральной –
воистину вящей,
чем всё остальное кругом…
Стоящее рядом
за взглядом –
с днём каждым, дороже,
как детством кричащий,
оставленный взрослыми, дом.