ГЛАВА VII. МИТРОПОЛИТ-ПОЭТ
СНИМОК С ОРИГИНАЛА
Стихотворение 1807 года начинается с того, что в нем соединяются… финальный жест и начальные мотивы будущего ответа Пушкина тогда еще юному его автору. 25-летний Василий Дроздов обращается к персонифицированной, в лице м. Платона, фигуре “Старости” (цит. по: Корсунский И.Н. Лира Филарета митрополита Московского... С.280-285):
Простри мою настроить лиру
Семидесятилетню длань:
Не славы алчному кумиру
Я принести готовлюсь дань,
Не чувства нежить страстью томной,
Не воспалять продажный жар.
Что нУжды, коль сердечный дар
Рукою принесу холодной?..
Молодой преподаватель Троицкой семинарии отрицает именно то, в чем признается его будущий собеседник, вплоть до повторения его слов:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Ну, а в конце стихотворения Пушкина, появляется жест, которым начинается стихотворение “Старость”:
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты…
Да еще к тому же в процитированных строках стихотворения “Старость” звучит первое слово первого стихотворения “трилогии”: “Что нужды, коль сердечный дар…” И этот дар, поднесенный “холодной рукой”, собственно говоря, тоже оказывается… “напрасным”!
Казалось бы: несомненный случай диалога; обращаясь к м. Филарету, Пушкин напоминает ему… его собственное обращение к м. Платону!
В этом, по-видимому, и кроется разгадка одного неясного места в письме Вяземского А.Тургеневу: он, во-первых, не сомневается в том, что адресат узнает, что пушкинское стихотворение посвящено именно м. Филарету, а с другой стороны – это обстоятельство почему-то должно его, Тургенева, удивить. Понятно, что узнавшему текст стихотворения “Старость” не составит труда угадать его отражение в стихотворении Пушкина; удивить же могла, по-видимому, та откровенность, с которой это было сделано.
ИГРА В ПЕРЕВЕРТЫШИ
Начальная ситуация в пушкинском стихотворении разрешается потоками слез:
…Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных…
Тот же мотив предвосхищается в стихотворении “Старость”:
Пусть блещут радуги небесны
Вокруг тщеславия: чтО в том
Коль дождь предвозвещают слезный
И гордый [sic!] на несчастных гром?
Любопытно, что в этих полу-пародийных строках (в отличие от пушкинских) вывернут наизнанку естественный порядок вещей: радуга обычно следует после дождя, а не “предвозвещает” его!
Сходство здесь затрагивает целый комплекс мотивов. У Пушкина голос проповедника – “поражает” легкомысленного певца, то есть звучит, подобно грому (срв. о Евгении Онегине в “романе в стихах”: “Стоит как громом поражен”). В стихотворении “Старость” – на столь же легкомысленного гордеца (или, быть может, его жертву?) обрушивается “гром”, поражает его. В том и в другом случае результатом оказываются “слезы”. И вновь – нарушение последовательности: “гордые” (или притесняемые ими “несчастные” люди?) сначала плачут, а потом против них гремят “громы”. В том случае, если эти громы служат наказанием за “тщеславие”, “гордыми” они названы – опять-таки в перевернутом смысловом порядке…
По ходу дела мы замечаем, что приведенное четверостишие из стихотворения “Старость” похоже на загадочную картинку, ключевое значение для разгадки которой имеет, пожалуй, неожиданный эпитет “гордый”: тщеславцы в этих стихах скорее изображаются виновниками несчастий угнетаемых ими, чем сами подвергаются некоему “небесному” наказанию. Скажем, забегая вперед, что такую же “загадочную картинку” представляет собой соотношений стихотворений “Старость” и “В часы забав…”, и прежде всего – в отношении хронологическом. Не служит ли вывернутая наизнанку хронологическая последовательность указанием на то… что стихотворение “Старость” только лишь для вида подписано 1807 годом, а в действительности создано уже после стихотворения 1828 года “Дар…”, а быть может – и стихотворения “В часы забав иль праздной скуки…”?
ФИЛАРЕТ В РОЛИ... ПУШКИНА
Что заставило нас сделать такое предположение, мы объясним чуть позже, а пока заметим: то же самое, что к началу, относится и к концу стихотворения “Старость” – в нем со всей отчетливостью звучат мотивы и образы стихотворения Пушкина:
Что взор и душу поражает
И поглощает слабый ум?
Какой отзвучный реет шум
И песнь младенца заглушает?..
О слава! Глас твой, глас чудесный,
Здесь близ себя я познаю…
Появляется, наконец, “Старость” в образе митрополита Платона, к которой автор взывал на всем протяжении стихотворения:
…Не тень, живой твой зрак небесный
Божественная старость, зрю.
Появившийся наставник производит на будущего Филарета такое же впечатление, какое он сам произвел на героя пушкинского стихотворения:
Горю, мятусь, благоговею
От струн перст преношу к устам,
Бросаю лиру ко стопам
Твоим, Платон! Паду, немею.
Обращаясь к м. Филарету Пушкин перерабатывает стихи, которые будущий м. Филарет обращал к м. Платону:
Твоим огнем душа палима,
Забыла мрак земных сует.
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт!
У Пушкина: “палящий огонь” – “священный ужас” – “арфа Серафима” – “внимающий (и стало быть – молчащий) поэт”. Тот же самый набор мотивов по-своему скомпонован в стихотворении “Старость”. Автор “горит”, впадает в состояние “благоговейного” ужаса, гиперболизированного в выражении – жестовом и мизансценическом, “немеет” и “бросает свою лиру к стопам” адресата; пение автора стихотворения, как и в пушкинской трилогии, “заглушается” ответным “гласом” собеседника… Иными словами, Пушкин в своем последнем стихотворении… “перевоплощается” в Василия Дроздова, автора стихотворения “Старость”. Надо полагать, это происходило потому, что и в предыдущей реплике “трилогии” происходило “перевоплощение” – в м. Филарета.
И это перевоплощение заключало в себе… тонкую дружескую иронию. До нас дошло свидетельство знакомого Пушкина поэта М.Д.Деларю (Чириков Г.С. [В огл.: Чириков С.Г.] Заметки на новое издание сочинений Пушкина. 1880 г. Харьков. // Русский архив, 1881, т.1, № 1. С.205), который утверждал, будто бы стихотворение “В часы забав…” имело не пропущенную цензурой концовку, в которой фигурировало имя адресата:
…Твоим огнем душа согрета,
Забыла мрак земных сует.
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
Эти вялые стихи, конечно, могут принадлежать Деларю, но вряд ли были написаны Пушкиным. Но фантастические свидетельства современников тоже могут заключать в себе зерно истины. И в данном случае интересно то, что в заключительных стихах звучит имя. Это может означать, что наличие имени подразумевалось автором или, по крайней мере, воспринималось его современниками и в аутентичном пушкинском тексте.
Серафим, о котором говорится у Пушкина, – имя фактического начальника Филарета, первенствующего члена Синода, петербургского митрополита. И если “поэтом”, о котором идет речь в этой строфе, – может быть, как теперь выяснилось, не только Пушкин, но и сам автор стихотворения “Старость”, то перед нами возникает комическая картинка… заседания Святейшего Синода, на котором московский митрополит “в священном ужасе” “внемлет” своему старшему по званию коллеге…
СВЯЩЕННЫЙ РАЗРУШИТЕЛЬ
Каковы же были масштабы этого “перевоплощения” – должен был бы показать подробный разбор стихотворения “Старость”. Тогда, быть может, нам удалось бы понять и то, почему отзвуки “переписки” в конце 1830 – начале 1831 года связаны с “апокалиптической” темой. Апокалиптические мотивы разрушения миро-здания просматриваются, например, в следующей апологии… смерти – разрушения “здания” человеческого тела:
Гордись, раб буий, что темница,
В которой ты живешь, крепка:
Тем более душа – царица –
От края плена далека.
Но ветхость храмины телесной –
К свободе близкая стезя;
И разрушенья вид ея
Есть торжество души небесной…
Будущий московский митрополит, в полном соответствии с христианским вероучением, изображается ниспровергателем существующего мироустройства, далеко превосходящим любого современного ему “вольнодумца” и “революционера”…
Именно в Апокалипсисе, или Откровении св. Иоанна Богослова, мы находим и образец для встреченного нами нарушения последовательности естественных событий, причем – именно в связи с теми “радугами” и “громами”, о которых идет речь в стихотворении “Старость”: тайнозритель видит “престол, стоящий на небе” (4, 2), “и радугу вокруг престола” (4, 3), “и от престола исходили молнии и громы и гласы” (4, 5). Реминисценция тем более вопиющая, что автор стихотворения почему-то называет все это “тщеславием” и сочувствует “несчастным”, на которых обрушиваются “громы и молнии”!
“СТАРОСТЬ” – СТАРШЕ?
Но проводить такой полный разбор сейчас мы, конечно, не имеем никакой возможности. Объясним лишь, почему мы сомневаемся в том, что это стихотворение написано в 1807 году, и считаем, что оно скорее уж приурочено по времени к созданию стихотворения “Дар…” и вообще “переписки с м. Филаретом”. Связь с этим циклом произведений проявилась в указанных параллелях, вопрос только в том, что было написано раньше и кто у кого “заимствовал” – Пушкин у автора стихотворения “Старость”, или написавший стихотворение “Старость” – в произведениях Пушкина. Ведь помимо этих параллелей, стихотворение “Старость” содержит в себе то, что уже более определенно можно назвать реминисценциями из других стихотворений Пушкина, – это, думается, заново ставит вопрос о его происхождении, а также проясняет то, каким образом оно могло стать известным Пушкину и его друзьям еще в конце 1820-х – начале 1830-х годов!
Приведем для начала лишь одну параллель, не касаясь замысла этого, замечательного в своем роде, стихотворения в целом. Стихотворение “Старость” пишется от лица юноши, молодого человека, стоящего перед необходимостью принять монашеский постриг, безвременно стать… старцем. Этим продиктован выбор источника, стоящего за следующими строками стихотворения, в которых содержится отрицание страха смерти в преклонные годы:
Дрожи пред грозною судьбиной
Тот, кто желает только жить;
Тому не время робким быть,
Кто жил и умер половиной.
Сказанное о “смерти наполовину” по поводу старца м. Платона, – проецируются и на будущую судьбу В.Дроздова.
Юношей, в 1817 году Пушкин переводит старческое стихотворение “Стансы (Из Вольтера)”, где, пародируя современную ему “унылую” элегическую традицию, говорит от имени старца (напомним, что в лицейских стихах он воображает себя монахом). Именно в этом переводе содержатся строки, парафраз которых вложен в уста будущего монаха Филарета:
Нам должно дважды умирать:
Проститься с сладостным мечтаньем –
Вот смерть, ужасная страданьем!
Что значит после не дышать!
И в том и в другом случае смерть человека как бы разделяется “пополам”, удваивается. Монашеский постриг традиционно понимается именно как смерть для мира, то самое “прощанье с сладостным желаньем”, о котором говорится в пушкинском переводе и которое там называется “ужасным”. Повторяется в обоих случаях и мотив бесстрашия, отсутствия “робости” однажды умершего – перед лицом “второй” смерти, уносящей всего лишь физическое “дыхание” жизни.
Добавим, наконец, что стихотворение, написанное от лица В.М.Дроздова, в целом представляет собой апологию, и даже апофеоз старческого возраста. В том же 1828 году, что и стихотворение “Дар…”, Пушкин пишет поэму “Полтава”, которая… содержит знаменитое прославление старости в лице Мазепы, полностью аналогичное прославлению старости в лице митрополита Платона! Это, в свою очередь, служит указанием даты, раньше которой не могло быть написано стихотворение. Оно, таким образом, должно было не предшествовать стихотворению “В часы забав иль праздной скуки…” в качестве отдаленного источника, а наоборот, либо непосредственно предвещать или сопровождать запланированные Пушкиным шаги в создании его стихотворной “трилогии” – написание ответа на стихотворение “Дар…” от лица московского митрополита и заключительного стихотворения “В часы забав…”, либо даже, может быть, служить, в процитированных нами местах, шутливой парафразой последнего, то есть быть написанным уже после него.
ПРОРОК ИЛИ БИОГРАФ?
Эта передатировка объясняла бы и то обстоятельство, что в тексте стихотворения 1807 года… мы находим косвенные указания на события будущей биографии В.М.Дроздова. Прежде всего – это принятие им монашества под именем Филарета в 1808 году. Под этим же именем был пострижен в монахи боярин Федор Романов – отец будущего основателя правящей династии Романовых, царя Михаила Федоровича. Упоминание этой исторической фигуры мы находим в стихотворении:
…Или чрез бурные стремнины
Смирения в долину снидь;
Виждь красящи алтарь седины,
Героев безоружных виждь.
Здесь Гермоген, Филипп, Иона –
Их грудь нетленной правды щит;
Здесь в узах Филарет стоит
Подпорой зыблемого трона.
Любопытно отметить, что этот прием опосредованного указания на Филарета (Дроздова) повторяется в 1848 году при публикации полного текста стихотворной “переписки”, что имело характер не просто литературной игры, но еще и практическое значение, поскольку автором ответного стихотворения Филарет еще открыто назван не был. Упоминание того же самого исторического эпизода содержится в очерке журнала “Звездочка” “Северная Двина” за подписью “В.Верещагин” (эта подпись уже встречалась нам под очерками в “младшем” варианте журнала). Он начинается в 11 номере “для старшего возраста”, соседнем 10 номеру со статьей “С.Николаевского”, в составе которой была напечатана “трилогия” Пушкина (п р и м е ч а н и е: http://www.stihi.ru/diary/alekseij/2009-04-12 ).
“В 1601 году в Сийский монастырь привезен был насильно постриженный в монашество Боярин Федор Никитич Романов, по повелению Бориса Годунова, который, по наветам злых людей, осудил Федора Никитича на это заключение. Не довольствуясь этим, Годунов окружил несчастного страдальца тремя шпионами, Воейковым [А.Ф.Воейков – фамилия еще одного “арзамасца”, наряду с С.С.Уваровым, косвенное упоминание которого мы нашли в 9 номере того же журнала в стихотворении “Букет”; “шпионами” же – именуются слуги в пьесе о маленьком Александре] и монахами Леонидом и Иринархом. Первый год был тягостен для узника; но в 1602 году Борис облегчил его положение: Филарет, был возведен в сан Архимандрита, в котором он управлял монастырем до 1608 г. [вот, наверное, почему Филарет в стихотворении изображается “в узах”, и в то же время называется “подпорой трона”!] – В память своего пребывания, Филарет, будучи уже Патриархом, сделал много вкладов в Сийскую обитель, так что, впоследствии, во владении ее было 3333 души крестьян, не говоря уже о множестве других приношений” (Звездочка старш. возраста, 1848, т.28, № 11. С.102).
Укажем и на другой “пророческий”, по видимости, эпизод стихотворения “Старость”. Он по аналогии напоминает об уже известном нам выступлении м. Филарета холерной осенью 1830 года, которое было воспринято как осуждение императора:
[…]
Так старость опытная мыслит.
Так мыслит, так и поступает
Водима истиной самой,
Язык где хитрый лесть сплетает,
Она износит суд прямой;
И пред очами цела мира,
Веков ко изумленью всех,
Амвросий обличает грех,
Не видя, что на нем порфира!
Несомненно, здесь имеется в виду св. Амвросий, епископ Медиоланский, который знаменит тем, что ревностно заботился о независимости римской Церкви от государства и даже принудил к церковному покаянию самого императора Феодосия, приказавшего жестоко расправиться с восставшими в Фессалии. Это упоминание создает резкий контраст угнетенному положению русского духовенства, ведь невозможно было помыслить, чтобы Филарет принудил… императора Николая к покаянию за казнь декабристов!
Но вместе с тем, само это имя также служит намеком на ближайшие после 1807 года события жизни Филарета: после принятия монашества он переводится в Петербург, где его покровителем становится тогдашний петербургский митрополит Амвросий. Все эти эпизоды стихотворения 1807 года выглядят именно как пророческие в отношении судьбы его номинального автора, но, быть может, это объясняется тем, что стихотворение было написано по следам соответствующих событий.
ПЛАТОН, ГЕТЕ И ФИЛАРЕТ
Намек на связь, существующую между стихотворением “Старость” и “стихотворной трилогией”, мы находим и в журнале “Маяк”. Тот же псевдоним “А.Любенский”, которым подписана статья по поводу перевода слов Григория Богослова, – стоит и под рецензией… на перевод сочинений древнегреческого философа Платона, чье имя носит адресат стихотворения “Старость”.
В первой из статей “А.Любенского” мы можем встретить реминисценции из самого текста стихотворения “Старость”. Укажем одну из них – реминисценцию процитированных строк: “…Кто жил и умер половиной”. Текст статьи содержит образцы прозаических переводов стихотворений св. Григория. В одном из них, известном нам уже мотивом превращения в птицу стихотворении “О суете житейской”, как раз и используется указанное выражение из стихотворения “Старость”:
“Прийдет старость, и прости сила и красота! Чувства отрекаются от удовольствий; и человек живет уже вполовину; большая часть его в могиле” (Св. отца нашего Григория Назианзена пять слов о Богословии. А.Любенский // Маяк, 1841, № 23. С.78).
Преследование целей реминисценции в этом месте перевода проявляется в том, что автор оригинала выражается по-другому: “…чрево отказалось служить; небольшая часть человека остается еще в живых, а гораздо большая сошла уже в могилу”.
Хотя второе стихотворение, известное под именем м. Филарета, еще более выразительно обнажает вопрос об авторстве, оно не имеет прямого отношения к “переписке”, и коснуться его нам придется только слегка. “Вечерняя песнь путешественника”, так оно называется, датирована “24 Августа 1820 года”, когда Филарет был уже тверским архиепископом, и, как полагают, написано на пути в Петербург, куда он в эти дни возвращался из поездки по своей епархии (Смирнов А.А. Филарет, архиепископ тверской, ярославский и московский. М., 1896. С.12). Оно было напечатано в журнале “Духовная беседа” в сентябре 1867 года – стало быть, еще при жизни м. Филарета. Как сообщал десятилетие спустя журнал “Христианское чтение”, найденное за два месяца до его смерти в его бумагах ректором Московской Духовной Академии А.В.Горским, оно было показано преосвященному владыке и признано им за свое (Еще одно стихотворение Филарета Московского // Христианское чтение, 1877, т.2, № 11-12. С.763).
Мы уже убедились, что в случаях, подобных этому, важны сами формулировки, в которых м. Филаретом уклончиво выражалось то, что его собеседниками чересчур опрометчиво принималось за “признание авторства”. В данном случае точные слова собеседника Горского нам неизвестны. Тем разительнее признаки, указывающие на то, что это стихотворение – очередной пастиш, что и оно написано “от лица”, от имени Филарета. Кем? – Ответы на этот вопрос будущим исследователям творчества московского митрополита придется искать в его тексте. Мы же не осмеливаемся без необходимого всестороннего обсуждения решать вопрос об авторстве не только этого стихотворения, но и стихотворения “Старость”, которому мы посвятили куда больше, однако все еще недостаточно много внимания.
Мы хотим лишь отметить, что стихотворение имеет совершенно явственно узнаваемую литературную основу. Его название – “Вечерняя песнь путешественника” – образовано по примеру названий… двух стихотворений Гете: “Вечерняя песнь художника” (1774) и “Вечерняя песнь охотника” (1776). Филарет рисуется в этом стихотворении как бы перевоплотившимся в немецкого поэта, следующим по его стопам. Вот почему “филаретовский” ответ Пушкину в памфлете “Видение в царстве духов” в журнале “Маяк” произносится от имени… Гете! При этом сходство заглавий – не случайное совпадение: содержание обоих гетевских стихотворений соответствует содержанию двух частей, на которые делится стихотворение Филарета. Гетевские мотивы при желании можно обнаружить и в стихотворении “Старость”.
В РОССИЮ - ЗА ПРОСВЕЩЕНИЕМ
Авторам памфлета 1840 года, таким образом, должно было быть известно об этом “филаретовском” стихотворении (т.е. “Вечерней песни…”). И это тем более вероятно, что именно в журнале “Маяк”, в том же 1840 году, мы можем найти объяснение и указанию на Московский уезд, которое появилось в 1877 году при обнаружении сборника с другим “филаретовским” стихотворением – “Старость”.
Во 2 номере этого журнала, подписанная инициалами издателя С.Бурачка, помещена обширная рецензия на альманах “Утренняя заря на 1839 год”, в составе которого была впервые напечатана повесть В.Ф.Одоевского “4338-й год”. Об этой повести в рецензии говорится:
“Дело происходит спустя почти 2500 лет после наших времен. Москва составляет только Московскую часть Петербурга; Россия, Русский язык, Русская ученость первенствуют во вселенной, все бегут в Россию за просвещением” (Маяк, 1840, № 2. Гл.4 Кабинет избранных произведений. Оригинальные. С.32).
Название “Московская часть” – означало превращение Москвы в административную единицу, район гигантски разросшегося Петербурга! Таким образом, это явление того же порядка, что и упоминание Московского уезда, действительно существовавшего в тогдашнем административно-территориальном делении Московской губернии, но в то же время как бы подразумевавшего превращение Москвы в “уездный город”.
Нечто подобное происходило и памфлете “Видение в царстве духов”, опубликованном в 10 номере этого года. Его автор (или авторы) попадают в загробное царство и видят там собрание умерших поэтов всего мира. Как сообщает повествователь, председательствует на нем Пушкин, и говорят они все… на русском языке (Маяк, №10. Гл.2. Словесность. Проза. С.56). Эта подробность, конечно, у здравомыслящего читателя не могла вызывать ничего, кроме бурного комического эффекта, наподобие арзамасской “галиматьи”, но мы видим теперь, что оправдание этой вызывающей бессмыслице находится во второй части процитированного пассажа из рецензии на альманах Владиславлева: это именно у Одоевского, и не у кого другого, “Россия, Русский язык, Русская ученость первенствуют во вселенной, все бегут в Россию за просвещением”!
ПУШКИН В ГУРЗУФЕ
И наконец – еще один источник символической образности “Вечерней песни путешественника”, который на этот раз можно обнаружить… в пушкинских черновиках. Сам путь, который воспевается Филаретом, является символическим: это не только тверская дорога, но и жизненный путь человека вообще. Вот почему место сочинения стихотворения в подписи под ним обозначено сокращенно: “Т… дорога”. Буква Т – древняя форма Креста, Распятия. Таким образом, речь идет о “крестном пути”, в виде которого герою стихотворения представляется жизнь. Крестные мотивы, мотивы крещения подразумеваются и образами воды и огня, которые положены в основу первой и второй части “Вечерней песни…” Рядом с обозначением места – дата ее сочинения: “24 Августа 1820 года”. Спрашивается: мотивирована ли чем-нибудь эта датировка?
Уже в первом приближении на этот вопрос можно дать положительный ответ: на этот день по ст. стилю приходится празднование перенесения мощей св. Петра, митрополита московского – а в основу первой части стихотворения положен евангельский рассказ о хождении по водам апостола Петра (Матф. 14, 38 и сл.). Но еще интереснее узнать: что соответствует этой дате в подробнейшим образом изученной хронологии жизни и творчества Пушкина?...
В записной книжке Пушкина содержится пометка, которая, по всей видимости, и объясняет выбор подписи под стихотворением – обозначений даты и места. Эта запись также является… записью путешественника: она относится к пребыванию Пушкина в Гурзуфе на пути с Кавказа к месту его южной ссылки, в Кишинев (с востока на запад – крестообразно по отношению к пути Филарета из Твери в Петербург, с юга на север…). Эта запись гласит: “Владимир 1820 А[в]густа 24” (Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 19 тт. Т.17. Рукою Пушкина. М., 1997. С.229). Как предполагают исследователи, она относится к неосуществленному замыслу поэмы “Владимир”, о котором Вяземский сообщал в 1822 году в рецензии на поэму “Кавказский пленник”. Владимир же – это имя крестителя Руси. Этому-то имени и соответствует символический образ “Т… дороги”, фигурирующий под стихотворением, написанным от имени Филарета.
Кто же, спрашивается, имел возможность заглянуть в записную книжку Пушкина, кроме ее владельца?... Что касается третьего стихотворения, написанного Василием Дроздовым на именины отца и датированного 4 ноября 1804 года (Впервые опубликовано в кн.: Смирнов А.А. Детство, отрочество, юность, годы ученья и учительства в Троицкой лаврской семинарии митрополита Филарета /1782-1808/. М., 1893. С.55-56. ), то оно столь явственно основывается на мотивах вступления к поэме Пушкина “Домик в Коломне” (литературная игра строится на тождестве названий петербургского района Коломна и подмосковного города Коломны – родины Филарета), – что не могло быть написано ранее все того же времени конца 1820-х – начала 1830-х годов. В указанном источнике приводится факсимиле автографа этого стихотворения, сохранившегося в архиве м. Филарета. Вместе с тем, биограф приводит два коротеньких стишка, которыми Василий Дроздов в этом году уже поздравил отца и родных, и выражает удивление, что за ними последовало еще одно, пространное поздравление
СОРАТНИК ЗА СЦЕНОЙ
Вот причины, по которым мы решаемся утверждать, что дошедшие до нас стихотворения, известные под именем м. Филарета, объясняют его роль в мистификации, созданной Пушкиным вокруг его стихотворения “Дар…” Причина их появления вполне естественна и понятна: для того чтобы выступить равноправным собеседником Пушкина-поэта, митрополит Филарет должен был остаться в сознании последующих читателей и исследователей фигурой, не чуждой стихотворству, более того – автором произведений, обладающих высокими, хотя и не сразу бросающимися в глаза поэтическими достоинствами. Именно этот образ и призваны были создать столь артистично внедренные в литературный обиход сохранившиеся стихотворения м. Филарета.
Подлинная природа этих стихотворений заставляет нас догадываться, что отношения поэта и “русского епископа” носили совершенно иной характер, чем принято было считать до сих пор. О степени близости и доверительности этих отношений говорит то, что Филарет не отказывался принимать стихотворения, написанные от его лица, как свои и признавал это до последних дней своей жизни. Теперь не может вызвать удивление и то, что он охотно согласился “подыграть” Пушкину в его мистификации со стихотворной “перепиской”, тем более что задача ее имела не личный, но общественный характер: она состояла в том, чтобы задать новый тон и уровень в отношениях светской литературы с духовенством.
В свете открывшихся обстоятельств получает объяснение и роль, которая отводится фигуре священника в пьесе “Подарок в день имянин” в журнале “Звездочка” 1848 года. Священник этот, как и митр. Филарет в его отношениях с Пушкиным… постоянно находится за кулисами. Однако именно он посвящен в тайну истинного смысла поступков героя, зачастую совершенно превратно толкуемых другими героями пьесы. Можно теперь полагать, что именно так обстояло дело и в случае с м. Филаретом в его отношении к жизненному поведению и творчеству Пушкина.
Продолжение следует: http://www.stihi.ru/2009/04/04/1839 .