(полусонная сказка)
Справка для непосвящённых: кулькус – явление новое, а стало быть, и слово тоже новое. Так вот, чтобы знали: ударение в слове «кулькус» ставится на ВТОРОЙ «у». Так оно благозвучней будет.
Таки вы спрашиваете, что это за зверь такой – кулькус? Не знаю, не знаю – может, зверь, а может, и птица. А только получился он, когда скрестили бегемота с удавом. Кто до такого додумался – опять же не знаю, но животина вышла та ещё: шея длинная, как у жирафа, правда, голова без рогов, зато с маленькими ушками; приделана эта шея к массивной туше – ну, натурально, как стол в камере пыток святой инквизиции; внизу – четыре тумбы-ноги. Хвост чисто змеиный. А поскольку родословная удава исходит от драконов, природа наградила кулькуса весьма полезным рудиментом: на спине уютно примостились два перепончатых крыла. Короче, ни динозавр, ни диплодок, ни олень, ни тюлень, ни мышонок, ни лягушка, а просто кулькус, и всё тут. Вот так-то, мичуринцы. Учитесь.
Поселился кулькус в живописной такой берёзовой рощице на берегу средних размеров реки. На другом берегу стояла деревня. Ну, обычная деревушка, и народ там вполне себе стандартный жил: картошку сажали, птицу всяку домашнюю выращивали, самогонку гнали – ну, и потребляли, ясен перец,-
по пьяне, бывало, мордобойничали. Всё по-людски, никаких аномалий. И вот повадился кулькус в ту деревню ночами наведываться.
А наведывался он не так себе со скуки, а строго по делу. Заглянет во двор, раззявит своё змеиное жерло, загребёт туда пяток курей, да до кучи индюка какого – и за речку в лес. А таскал он птичью живность не для провизии – провизии ему и в лесу хватало – нет, он их выпускал на волю, а они уж дальше заводили компанию с местным птичьим населением. Последствия этих тусовок были самые интересные. Пройдёшь по лесу – глядь, на ветке курогалка сидит, да соловьём заливается. А в небесах гордо реет орлопетух, да тетеревом токует. А кулькус расселся себе на солнышке, пузо греет и любуется делом своих рук… или ног… в общем, плодами своего творчества.
Надобно сказать, что сельские жители, не в пример кулькусу, на подъём были тяжелы и ленивы, так что поначалу на пропажу своего птичьего имущества они смотрели как на перемену погоды, не более. Однако со временем поведение кулькуса начало их, ну, как бы сказать, огорчать, что ли. Этак ведь на одной картошке остаться можно! Мысль сия всколыхнула болото крестьянского сознания, и собрались они на общий сход. На сходе никто не говорил ни слова: в этой деревне все друг друга понимали с полувзгляда – так и общались. Просто пустили по кругу жбан первача, и, когда последний по очереди десятилетний подпасок принял свою дозу, все хором издали боевой клич – что-то между «Ура!», «Банзай!», «Спартак – чемпион!» и "Цой - жив!" – и, похватавши кто вилы, кто лом, а кто и припрятанную ещё с того века трёхлинейку – с примкнутым штыком, едрёныть! - дружною гурьбою ломанулись к роще призывать кулькуса к ответу. Речку форсировали не без потерь. Нет-нет, утопленников, слава Богу, не было. Просто кое-кто от холодной воды протрезвел и побёг обратно в деревню добавлять. Мол, вы идите, а я ща догоню. Но основная масса воинства с честью осилила водную преграду и вторглась в рощу. Однако тут их ждала конфузия: сколько бы они ни круговертили между деревьями, ничего похожего на кулькуса не обнаружилось, не считая пары гадюк. Одну из последних вышеупомянутый поддавший подпасок пытался взять с боем, за что был награждён жестоким укусом – еле откачали. Кулькус проявил чисто африканское лукавство: увидев из рощи, что в деревне идут военные приготовления, он спустился ниже по течению и, найдя заводь поглубже, залёг там, отчего вода в реке подступила аж к деревенской околице.
Кулькусова занычка была организована по всем правилам военного искусства. Из воды торчали глаза, уши и нос. На кумполе у него сидела бройлерная синица и, подняв, как перископ, голову на длинной гусиной шее, озирала театр военных действий. Как только в обозримых пределах появлялась орущая на все лады деревенская сборная, синица тяжёлой индюшачьей ногой нежно постукивала кулькуса по черепушке – и он, задержав дыхание, прятал голову под воду. Стоило ополчению со всеми ихними банзаями промчаться мимо – тут же подгребал уткодрозд, нырял, хватал кулькуса за шкирбан длинным журавлиным клювом и извлекал его наружу: отдышись, браток, а заодно и погрейся на солнышке. Так прошло два дня. Кулькус питался рыбкой и горя не знал. У сельских же богатырей подходили к концу и силы богатырские, и скудные запасы продовольствия, и боевой дух.
К исходу вторых суток воинственный пыл армии возмездия иссяк окончательно. Мужиков – а за ними и баб – потянуло домой: кого похмелиться, кого просто поспать, кого не просто, а друг с дружкой – но всех объединяла одна вечная мантра: А НУ ЕГО НА… и вот, перебравшись кой-как через сильно разлившуюся реку (если бы хоть кто-нибудь задумался о причине разлива!), трудящийся элемент разбрёлся по своим хатам и, распатронивши настежь оконные рамы (июль на дворе!) отвалился баиньки. Тут-то кулькус и вылез из своей занычки. Набрал в пасть речной воды, сколько резервуары позволяли (теперь речку можно было переходить вброд, не стремаясь штаны замочить) – и попёр в деревню. Здесь всё напоминало Куликово поле после битвы: всё живое намертво застыло в горизонтальном положении – в том числе и оставшиеся куры-гуси-утки, ещё не приобщённые кулькусом к лесному free love. Люди спали везде: на лавках, на полатях, на пленэре между картофельных грядок. Картину оживлял лишь разнокалиберный пулемётный храп и пародирующее полёт пуль посвистывание – как будто бой продолжался. (Вновь к вопросу о бессоннице: знакомы ли вам эти несравненные по своей силе впечатления, когда, в отчаянных попытках заснуть, вы прячете голову под все подушки, имеющиеся в доме? – но и там вас настигает беспощадный храп, издаваемый рядом лежащим телом, игнорирующим все ваши тычки и пинки в бок… пардон, отвлёкся!) В своём охотничьем азарте сельские ратники напрочь забыли о грандиозной гулянке, что замышлялась на сегодня. Седьмое июля… Иван Купала – лей в кого попало! Ну, что ж, лить так лить! – улыбнулся кулькус и, вытянув к небу длинный шланг шеи, начал исторгать из своих недр припасённую воду. Сначала люди судорожно вскидывались, ошалело вылупив глаза, - но уже через несколько секунд всеобщее обалдение сменилось восторженными воплями и пританцовыванием на манер плясок Святого Витта. Дождь!!! Первый за лето – дождь! Но не было никакого дождя, а стоял посреди деревни столь долго искомый кулькус на своих четырёх тумбах и с блаженной миной взирал на произведённый эффект. А земля вокруг меж тем зашевелилась, и бурным пехотным натиском из неё попёрла всяческая растительность, в которой очень быстро начали угадываться стебли картофеля, петрушки и всяких прочих сельдереев… А поскольку желудок у кулькуса был-таки африканский, то и вода, в нём побывавшая, начала подкидывать сюрпризы – ибо тут и там появлялись на свет ростки, доселе в этих краях невиданные… Вот вам и кулькус!
Вмиг было всё забыто: и шалости на птичьих дворах, и изнурительные марш-броски по пересечённой местности. Мужики и бабы, парни и девки прыгали вокруг кулькуса, детвора помельче, не встречая сопротивления, норовила влезть к нему на шею – и всё, как водится, кончилось всеобщим хороводом. Идиллия!
Вот так они и развлекались. Порой кулькуса тянуло на подвиги и эксперименты, и он вновь отмачивал какой-нибудь фортель с последующей игрой в прятки между деревьями – а то и в речке, с применением сетей и багров. А поскольку изловить и наказать кулькуса так никому ни разу и не удалось, всякий раз, вернувшись домой полумёртвыми от усталости и залёгши в спячку, через короткое время селяне становились удивлёнными свидетелями кулькусьих благодеяний: то выловит из речки какого-нибудь тунца или скумбрию, то бананами деревню засыыплет… и ведь всё же для вас, люди! в общем, обижаться на него было просто невозможно. У нас народ, вообще-то, отходчивый.
Но вот однажды…
Однажды нарисовалась в деревенских окрестностях некая пожарная машина с присобаченным к заднему бамперу гидронасосом на буксире. Из пожарки выпрыгнул человечек и двинулся на деревню. Человечек был в костюме-тройке (вот поди ж ты! и не жарко ему!), при галстуке и – на всякий случай – в резиновых сапогах. Густые чёрные волосы зачёсаны на прямой пробор, из-под не менее густых бровей грозно сверкают карие очи… в общем, какой-то совьет-рашен-вестерн, да и только. Ну, ясное дело, труженики села всем скопом высыпали на улицу. А гость подождал, пока все соберутся, снова этак театрально сверкнул очами – и начал свой спич. Меня, говорит, зовут Веледум, и направлен я сюда с очень сурьёзным поручением. У вас тут, типа, кулькус завёлся. Так вот, мне, понимаешь, надлежит силами вверенной пожарной охраны взять энту зверюгу под стражу и препроводить в столичный зоопарк, что у метро «Краснопресненская». А поскольку, по доверительным источникам, кулькус прячется у вас в речке, так мы сейчас насос раскатаем и речку вашу осушим, а воду перекинем в другое место; куда – не скажу, это, типа, военная тайна, чтобы кулькус не пронюхал и не перепрятался.
Кулькус меж тем сныкался за околицей и всё слышал. Пока Веледум ему приговор оглашал, кулькус сидел да посмеивался. Но когда деревню приговорили к обезвоживанию – вот тут-то дитя джунглей возмутилось. Вылез он из своей занычки, подошёл к ошарашенному Веледуму и давай ему на своём кулькусьем языке выкладывать, что он о нём думает. Выговорился. А потом взмахнул своими драконовскими крылами – и воспарил в неизвестном науке направлении. А вслед ему потянулся караван столь же неведомых науке птиц. Кулькус их создал – значит, папа. Значит, вожак. В общем, опустел лес.
Стоят селяне, полукругом обступивши Веледума, и смотрят на него: кто с укоризной, кто с осуждением, а кто уже и… Веледум глазками туда-сюда шнырк-шнырк, чует: керосином попахивает. Залез в свою жилетку и достал оттуда строгую ксиву. Очень строгую. Показывает её деревенским увальням: глядите, мол, злыдни, на кого вы тут своим перегаром дышите. Ну, ясное дело, мужики на попятную осадили: против лома приём уже давно нашли, а вот против ксивы… в общем, повернулся Веледум, сел в пожарную машину и уехал.
Думали-думали мужики с бабами, как дальше жить: ибо при таких раскладах дальше жить невозможно! – и, понимаешь ли, придумали. Пустили опять жбан по кругу – и, опять-таки с банзаем, все двинулись в Африку. Кулькуса искать. По последним сведениям, уже до Краснодара дошли. Ну, и слава Богу. Кубанцы – они добрые. Накормят, напоят…
А может, и зря пошли? Может, кулькус пару кругов забомбил – и вновь на посадку? Может, он где-то рядом своими тумбами водоёмы меряет и птичью селекцию учиняет? В общем, если объявится в ваших краях кулькус – вы его не обижайте. Он хороший.
P. S. Вот сто пудов: обязательно кому-то интерес клюнет: а почему его зовут «кулькус»? с какого это языка и чё тут вообще зашифровано? Отвечаю: не знаю! Ясный пень: ответ сей никого не устроит – что-то же должно быть тут упрятано! Повторяю: не знаю!!! Ну, пришло мне это имя во сне – и всё тут. Научитесь смотреть полусонные сказки – вам ещё не то приглючится, а от меня со своими вопросами, please, отвалите – и читайте дальше!