По дорогам страны, по дорогам России обширной,
раскаляя моторы, срываются с места, чуть свет,
безотказные наши друзья, работяги машины,
и нет-нет, да блеснёт за стеклом сединою портрет.
Как стекло мавзолея, над ним лобовое стекло.
Значит, где-то ещё на душе не совсем отлегло.
Если боль и восторг время нам приказало хранить,
значит память из нас не изъять, ну а в нас не убить.
Часто кто-то воздвиг над собой ореол освящённый,
посиял и погас. Мы привыкли. Наука проста.
Умирая, вожди попадали в число запрещённых...
Что же делать, коль так повелось на Руси от Христа.
Был последний из кормчих запретом забит и затёрт.
Только в нас от запретов порой прозорливость растёт.
И поэтому, в грязь непролазную, не по вражде,
на стекло лобовое мы клеим портреты вождей.
За вождей много раз приходилось ходить в рукопашный
и, как правило, в самый последний решительный бой.
Мы за них попадали в число безызвестно пропавших,
и за них молча шли закрывать амбразуры собой.
Не твердыня гранит, да и бронза на пробу не твердь,
только память хранит всё, что названо именем «смерть».
Эта память с войной нас заставила в сердце связать
два понятия намертво: Сталин и Родина-Мать.
Нам застила глаза и рассудок сегодня не та пыль,
хоть живут времена, что и ныне для нас не ясны.
Да, мы помним кошмарные сны безымянных этапов,
но нам всё-таки ближе весны 45-го сны.
Влажный ветер Кремлёвские звёзды и стены лизал.
Стыли в пьяном восторге сердца и блестели глаза,
а когда первым залпом салют тёплый воздух пробил,
гулким эхом ему отозвалось молчанье могил.
Этот праздник потерь был для нас праздник приобретений,
твёрдость в душах рождал он и ясность в мозгах рядовых.
С нами были живые вожди, а не мёртвые тени
тех, что ныне застыв, из-под стёкол глядят лобовых.
Нет, неверно, что память оставила всуе вождей.
Были всё же дела много больше обид и важней.
И поэтому нам их в дорогу приходится брать,
чтоб не сбиться с пути, не свернуть и себе не соврать.