Век – щелкопёр и враль, скороговорка –
вот жанр его грохочущих пустот.
Но где-то в захолустье, на задворках
усадеб сонных, месит глину тот,
кто времени не ведает, кто пишет
всё то же слово. Вечность напролет.
Там, вдалеке от сумеречных пиршеств
и бесноватых тризн, он льет и льет
на мельницу времен иную воду –
всё так же запасает хлеб свой впрок,
и шелестят страницы перевода
с нездешних языков его эклог –
трава, ручьи, усадебные скверы,
и мечено живое естество
последней глухомани чувством меры
старательного шляпника цветов,
неспешного чеканщика ландшафтов,
вращающихся сфер часовщика.
Там просто всё, и ты живешь на авто-
пилоте непробудном, и пока
оказией ли, чудом несусветным,
но как-то жив, и что бы там потом
ни нанесло вдруг веком или ветром,
ни намело их лютым помелом –
всё пыль и сор в сравненье с домовитой,
плетущей паутину тишиной,
читаемой по буквам алфавита,
который не изучен. Шебутной,
упрямый кукушонок – плут, заика,
там, за рекой, никак не кончит счёт,
и слышно, как столярная музы'ка
от лодочного домика течет
во все сады, усадьбы, околотки,
и непреложным правдам вопреки,
храпит Харон, и латаная лодка
блаженно прозябает у реки…