. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Bring me no more reports. Let them fly all.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Till Birnam Wood remove to Dunsinane
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . I cannot taint with fear.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (William Shakespeare, Macbeth, Act 5, scene iii )
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . она произносит: лес, – и он превращается в лес
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . с травой по колено, с деревьями до небес,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и облако белой глиной сворачивается в клубок
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . пока еле слышно она произносит: бог...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Сергей Шестаков)
У дворника Тараканова
вовсе нет совести никакой:
слыл человеком престранным он;
вечером в пятницу – стал рекой.
Вишь, так и течёт, и в берег-то
всё ударяет лихой волной,
а вдоль по нему – из бересты
мчатся кораблики; в расписном –
стоит Алексей Михайлович,
самодержавец, тишайший царь –
с крестом, в сапогах сафьяновых...
Тут его грека за руку – цап!!
Эх, Тараканов!.. – ни в теле нет
толку, ни разума, ни души.
Лежишь в отрубях – неделями,
то – в заповедный лесной массив
враз преобразившись, колешься
пихтами, ёлочками, сосной...
К вечеру глядь – поле полюшком.
Вот оно как: тридцать три – в одном.
А метаморфозам дворника,
кажется, будто и нет конца:
сперва он – долина горная,
вдруг ледниками покроется,
а то – Марианской впадиной
выйдет. Проснёшься – ан-нет её:
уж стал пирамидой каменной...
Три дня назад был кометою,
утром – туманностью голубой,
днём превратился в Бирнамский лес...
После сказал: стану сам собой;
глянул божественно – и исчез.