Петру Старчику,
композитору
1.
Смертному глазу Бога
не видно, лишь видит око
сЕрдца Его в цветах,
и звЕрях, и облаках.
Не слышит смертное ухо
гласа Его, но слуху
сердца в пении птиц
звучит, в молчании скал,
с пожелтевших древних страниц,
в человеческих смертных устах.
Ведь Бог человеком стал?!
Бог человеком стал,
спустился на землю и Сам
вымыл ноги ученикам,
заповедал, чтоб не творили
кумиров нигде вовеки,
чтобы Его открыли
в брате своем - человеке:
голоден - накормили,
жаждет - напоили,
чтобы душу свою
за други своя положили.
И еще заповедал -
нет ни эллина, ни еврея.
И осуждению предал
гордеца-фарисея.
Не позволил судьею
брату быть
и собою гордиться.
Зато повелел душою светлея
о брате молиться.
Во Имя Свое Сам первый
Юродивый на земле
Царь мира в столицу въехал
на распятье на осле.
2.
О, храбрый добрый рыцарь,
в синей бездне глаз твоих
и мне Господь открылся -
живой среди живых!
Нет, не с копьем, не в латах -
в дождь, в снег, ночной порой -
ты в пальтеце в заплатах
с готовностью крылатой
летишь на зов любой
с холщевою котомкой,
а в ней сокровищ столько!
В ней - с цветиком на холсте -
груз миллионократных
свидетельств о распятых,
воскресших во Христе!
Из уст едва ли схожих -
из детских взрослых уст...
Для страждущих прохожих
твой холст вовек не пуст.
Всем камням бытия,
всем мукам перевес -
котомочка твоя,
тебя избравший крест,
тобою так несомый,
как будто невесомый.
Как ты эту силу выстрадал
и кто с тебя подвиг взыскивал
целить и научать -
не мне судить-решать.
Токи странного счастья дУшу,
темную душу мою
омывают, когда я слушаю
тебя, на тебя смотрю.
Столько вЕдения, веры, света
как же может вселять человек
в человека в безумном этом
мире грешных слепцов и калек!
Благодарной любви не пряча,
к запыленным твоим стопам
склоняюсь. Как же иначе
приближаются к Божествам?
Сквозь скорбь веселюсь и радуюсь,
повторяя благую весть:
есть Бог, есть Божье Царство,
и воскресенье есть!