Я мечтал отправиться в путь,
есть дороги, по которым идти,
как по снам весенним,
что снились в детстве, плыть…
Говорил себе: «Когда-нибудь,
мне удастся эти сны обрести,
мне удастся босые ноги с родною пылью,
как большие мысли, с небом слить».
У Балхашской протоки
живёт бродяга
в камышитом крытой землянке,
в песчаный холм
крепко врытой…
Он умело ставит в осоке
сети,
тростниковые тропы,
как вены руки своей, знает,
спозаранку,
на самом что ни на есть рассвете,
заваренным крепко чаем лишь сытый,
начинает
по тропам тем топать,
точнее, красться с ружьишком,
вокруг дома на три версты – ни в кого не стреляет.
Фазаны к его курам
приходят в гости,
к камышовым котам кошка Мурка
ластиться ходит,
ласточка под навесом лепит
на лопасти весла
терем детям,
провернётся весло –
лепит новый.
«У плохих людей жить не станут,
каждый год гнездиться
в плохом дворе не будут» –
так об этом философствовал Димыч…
Не возвратиться
к незатейливому его приюту,
стал он облаком,
стал мыслительным дымом.
Умер на лету, как свободная птица,
с мотоцикла в ковыль –
разорвала сердце природа.
Мне однажды выпало заблудиться
в прибалхашской степи, где двоится,
троится,
петляет
дорога –
к бархану
или разливу приводит,
по ночам неприкаянных духов собранье
сквозь урановое
мерцанье
над рудниками
в морионовом небе
леденяще-светло хороводит,
сердце былью пронзает,
о которой не знает
никто
кроме тех, кто
людей
ни во что
посвятить не сумеет, -
пока ходят
они по земле.
Веет
ветром той горечи, сладкой
для чистого сердца,
не гладко
ложится дорога,
в которой хранишь себя строго
от спеси и чванства,
внедрённых повсюду в пространство,
но вечности постоянство
толчками эпох, посылающих искренних к Богу,
дарует нам время
в безвременье…
Без самозванства,
пульсацией крови в не сдавшихся жиру висках,
в запястьях и в темени
я упраздняю позор, всюду сеемый
мира владыками,
дикими
в нравах своих,
я упраздняю стихами из веры растущими,
повсюду расставленный сильными праха
и бремени –
страх.
Снятся мне сны
и даётся мне ими дорога,
находящая крепость порога
самой ранней
непреходящей весны,
там пролом Лао цзы в монолите Китайской стены
и истоки
в глуши Хайдеггера
друг друга находят,
ибо дом для не сдавшихся разрушенью - один,
это Вера,
не важно в каком векованье, какого народа,
она происходит,
и не важно, какие оснастки
даны ей напевом былин.
Верю в общее Небо,
для мыслящих страстно
о прекрасном
Народе, что для Бога Единого, так же - един.
Куст, что вырос случайно
у дуба, сплетеньем ветвей
осенившего жесть кровной крыши моей,
он не меньше звезды,
ибо та же в нём Божья,
корнями объявшая солнце подлунного полога
голая сутью и пышная думами тайна,
с нервной дрожью
духовного голода,
миражами дробящая
монолит стародавней беды.
Ваше будущее – моё настоящее,
из добытой не мной
я его выплавляю
руды,
хлад и зной,
выживания Божьих дорог прославляя.