Это было со мной
И из этого, в общем-то, следует,
Что реальность, вообще,
Нереальна, а прочего – нет.
Но связав за спиной
Мои руки, они меня предали.
Вот и все, доктор Че,
Это был ваш последний рассвет.
Революция – это
Рождение новой опасности,
Есть еще миллион
Тех, кто хочет по-старому жить.
Напоённые светом
Все в целом и, может быть, в частности,
Сами стали – закон,
Перестали закону служить.
У войны – у любой
Две судьбы, две растоптанных лилии.
Здесь любовь как мираж,
И такая же, в общем-то, смерть.
Ведь иная любовь
Умирает в квартирной идиллии,
И для смерти иной
Есть законная верная твердь.
Два ружья на плече.
Злой тревогой мне сердце истерзано,
За страну, у которой
Свободу хотели отнять!
А вообще, доктор Че,
По другим историческим версиям,
Ваш усталый народ
Не особо хотели пленять.
Я проснулся в слезах,
Я увидел какую-то мельницу,
Что рубила людей,
Превращая в безмолвный паштет,
И опять в небесах
Лунный диск, а гитара-изменница
Напевает о том,
Что наступит конец наших бед.
Боливийский дневник:
«Я устал, но я полон агрессии,
Даже астма теперь
Не способна меня одолеть,
Ночью вскрыли тайник,
На пути похоронной процессии
Мне мой друг предсказал
Очень быструю, легкую смерть».
Но был страшен конец,
Потому что глазами преступника
На меня поглядел
Тот юнец, что держал пистолет.
Тот несчастный юнец
Под упреками властного спутника
Он спускает курок…
Ему нет восемнадцати лет.
А когда я лежал,
Бездыханный, с глубокими ранами,
Обступили вокруг,
И в раздумье сомкнули уста.
И какой-то солдат
С голубыми глазами-капканами
Прошептал тихо, вдруг:
«Посмотри, он похож на Христа!»
Я бы снова воскрес,
Но глубокое чувство апатии,
Депрессивный аккорд,
И ленивый, неяркий рассвет,
Подавил интерес
К революции, всей вашей братии,
Я оставлю все так
На ближайшую тысячу лет.