Связь с домом работала, но объяснять на весь космос свои тревоги я не собирался. По инструкции, конечно, я был обязан это сделать сразу. Официальные каноны в таких случаях были достаточно строги. Формально любая поисковая экспедиция обязана по времени регулярно докладывать в центр обо всех неполадках или странностях. Моё же поведение, когда я решил воздержаться от доклада и утаить случившееся, считалось стандартной ошибкой. Я знал это, но остался верен ложному стандарту поведения, будто со мной правила никак не соотносились. Вместо доклада в центр, я начал успокаивать себя мыслью, что ещё в начальной школе имел превосходные баллы по нестандартному восприятию. «Всякое правило граничит с исключениями», - вспомнил я известную фразу из учебника по логике. Было очевидно, что я до конца не верил в своё психическое заболевание.
Мысли о том, что по многим другим предметам у меня отличных оценок было очень мало, я быстро прогнал. Напротив, я вспомнил, что уже в лётной школе высший бал по нестандартной логике буквально спас меня на последнем курсе от исключения и обеспечил распределение в отряд исследователей. С тех пор я очень гордился этим. Однако, в школе космических исследований этот мой «нестандартный уклон» уже не помог. Напротив, он постоянно мешал. Основные правила и навыки космических разведчиков были явно далеки от отвлечённых мнений и идеологий. В условиях космоса надо было, как нигде, все нестандартные и сложные ситуации упрощать и сводить к самым простым стандартным процедурам и технологически известным процессам. Собственную психику нас особо учили контролировать путём многочисленных тестов и тренингов. Весьма конкретно надо мной поработали учителя по космической навигации. Они довольно бесцеремонно переориентировали мои мысли в нужном направлении, в результате чего я в полной мере освоил свод основных установок и навыков, соответствующий высшему образованию школы космических исследователей. Это мне позволило, сдав экзамен по высшему пилотажу, пробиться-таки в выпускники школы. Правда, я оказался последним в списке, но это меня не смущало.
Таким образом, через три года практики, меня распределили на самую нудную и бесперспективную работу во Вселенной. Она заключалась в более тщательном изучении спутников уже известных планет в давно открытых планетарных системах. Другие пилоты называли таких как я «планетосборщиками» или «кладовщиками». На этом посту у меня была исключительная возможность собирать, учитывать и классифицировать стандартные факты в целях пополнения бесчисленных справочников центральной информационной системы. Мои друзья и школьные приятели просто не понимали, почему я после такого распределения не ушёл осваивать новую профессию. Отношение ко мне было соответствующее. Моё постоянное одиночество на небольшом четырёхместном космическом катере тоже, без сомнения, объяснялось характером этой работы.