О чём шумите вы, зелёные листы,
прошедшие свой путь до половины?
Я вижу среди вас собратьев, что желты –
в конце июля… До осенней глины,
до зимней стыни, время ещё есть,
но как не думать о последнем миге
возможности – на фоне вышней сини,
перекликаться о воистину великом,
когда – примет
конец сулящих, здесь не счесть.
Но волею через вериги,
бессмертием, в меня глядит, благая честь,
неумирающих реликвий…
Я слышу, моим думам родственный, ваш шум!
Угрюм ли, в пятьдесят, прожитых мною лет,
измотанный сполна,
тщетой земною? –
И да! И нет!
И осень, и весна,
и мрак, и свет,
и немота, и гимн,
и снег, и летний ливень –
во мне, как в кронах бриз, с отрога кровного летящий, –
хороводят…
О славе не мечтаю,
о признании в народе,
но знаю,
узнан буду я, в родной природе,
не многими, но родственными мне –
такой расклад,
душе моей угоден –
я упраздняю им, с рождения, обещанный распад.
Рад шуму листьев, трепету, движенью,
стихам сквозящим,
музыкою о непреходящем,
вящем,
спустя время, после жизни, отшумевшей кроной –
колоколом небосклона…
Дышу неровно
и пишу неровно,
но –
о кровном!
Ради,
чего и стоит, оставлять помарки, в Богом данной,
ученической тетради –
неважно в каком веке,
и неважно,
чьим ты гражданином являешься:
России, Рима, Казахстана…
Всё – в человеке,
и – для человека –
листва сознанья просветлённого,
шумит и шепчет,
неустанно.
Да, разве жить, с таким мировоззрением,
не легче?
Во всём, открыть пытаясь,
ключ небесный вдохновенья –
тот, некогда, Пегасовым
копытом отворённый,
у склона
Геликона.
Жизнь для меня – нетленная свобода,
дарованная бегом, жизни уходящей,
через чащи,
завещанного, но растущего – стихотворенья –
в лесу прекрасном,
с кронами корнями говорящем,
смерти не имущем,
и образующем, ветвистый купол
живого храма,
служенья
слову.