Я полюбил стоять перед лицом полночных крон и крон рассветных,
как сонм святых они объемлют взор духовной жажды:
быть высоким и глубинным, как они…
Я дни свои считаю от корней,
в которых телом растворюсь приговорённым
к распаду…
Счастья большего не надо –
быть приобщённым
к кровным кронам…
Прекрасным лесом болен я не понарошку –
в деревьях вижу образы красивых, благородно-мыслящих людей…
Среди базарных площадей,
угара, плотью лишь имущих,
властелинов дней текущих –
стволы и ветви – наделяют дрожью
сокровенной,
мои вены,
хранящие заветы кругосветных,
вневременных, нетленных откровений…
Шепчу, не напрягая губ,
слова молитв, что волей Божьей,
лишены
пустой,
кричащей, на потребу живота,
расхожей,
говорливой пены…
Ну, чем не красота,
ну, что ещё красиво,
как не это,
ушедшее в сказания и сны,
верхушечными, корневыми
якорями земли и неба,
ажурное собрание соборов,
всевидящего, ненавязчивого света,
не отвергающее жаждущих
простора неземного, взоров…
Я полюбил стоять у сердцевин
глубин отцовских
и сынов грядущего
седин…
Я полюбил ход кольцеванья волокнистый,
Кедроном напоённый в Заилийском цирке гор,
равняющих мой дух на высоту Синая,
что растворён в крови,
бормочущей стихи…
Деревья за окном
задумчивы, тихи,
в них выстрадана быль суровая, до сказки
очаровательной, дарующей тепло в крещенские морозы
и прохладу в период зноя…
На душе светло от этой, небом говорящей непорочной ласки:
алмазные сияют к Рождеству на стёклах розы,
не глядя на Голгофские прогнозы,
крестами к крестовинам в рукотворных рамах, прикипевших крепко,
голых веток…