По лабиринту млечному грибничному
в лишайниковом платье, налегке,
иду, не торопясь, шагами птичьими,
покачивая светляком в руке.
А где-то сверху, стройные, нарядные,
землёй благоухают купола,
и дождик обесцвеченными прядками
щекочет мухоморные тела.
В потёмках мерно вспыхивают бусины,
по шёлку паутинному скользя,
и кажется, я больше не боюсь его,
чьё имя вслух произнести нельзя.
Покрытый окровавленными рунами,
уже недалеко подземный зал,
где, загораясь, словно камни лунные,
передо мной взойдут его глаза,
и потеряют всякое значение
пещерных капель монотонный звук,
предписанные формы обращения,
и бледность лиц, и вытянутость рук,
и, темнотой кромешной приручаемы,
в овечьи погружаясь облака,
раскроются ладони – и нечаянно
отпустят на свободу светляка.