Его встречала у тюремных ворот,
Минуты до свободы считая.
Кто не сидел, тот не поймёт
Неволя — ад, а мгновенье свободы — кусочек Рая.
Мы, как голодные, бросились друг к другу
В слезах от обиды и обретенья,
Сцепившись, как утопающие с перепугу,
Ещё не веря в окончание мученья.
И там же рядом с проходными, у тюрьмы,
Успев лишь забежать за мусорные баки,
Средь бела дня еблися мы
И лишь сверкали только сраки.
И мы еблись с остервененьем, всем назло:
Отчаянье убило всякий стыд и страх,
Когда нас „правосудие” ебло,
На превышаемых правах.
Хотелось крикнуть так,
чтоб было слышно во всём мире
— Мы ****и всех вас в рот!
„Клименко – двадцать четыре”
— Venseremos! — пуританство не пройдёт!
Мы на зловонные помои упали,
Где протухшая рыба и памперсы с говном,
Мы всех прокуроров послали
И всё нам было нипочём.
Вот счастливый ****ец этой мрачной истории,
Где ликованье со слезами вызывает в горле спазм
И на крыльях победной эйфории
Ко мне пришёл невиданный оргазм.
Когда с оргазмом я достигла изверженья,
В невыразимой муке наслажденья
Пережила такие ощущенья,
Что мнилось, будто вечность сжалась до мгновенья
И этот миг наполнен был такою силой впечатленья
Пред которою бледнеют все людские объясненья.
За еблей ко мне его вши убежали
И мною одна на титьке убита:
— Эй, вертухаи, вы плохо шмонали:
Пронёс он на волю частицу тюремного быта.