ГЛАВА I — КЛАН ИНЕЯ
Большой древний особняк из дерева и камня (в большинстве своем из камня), небольшая тихая речушка, журчащая неподалеку, тихая заводь, причиной образования которой и является река - все то, что так обыденно для представителей одного из тех кланов – клана инея — одного из сильнейших. Особняк инея находился на юго-востоке республики в ее глубине, по сему, войны их не касались. Особняк был расположен в большом республиканском лесу, в основном лиственном с огромными многовековыми деревьями, в глубине которого, если верить легендам жили лешие, хозяева леса и дикие эльфы. Много лет минуло с тех пор, как восемь избранников сущности – силы стоящей надо всем, чьим воплощением и являлся вестник рока, дали клятвы единства. Именно эти клятвы обязывали их воссоединение всех представителей их рода, дабы дать возможность отпора некой угрозе, что должна надвинуться на мир и поглотить его без остатка.
...«преодолеть время невозможно, дабы это приведет к исчезновению всего сущего в паутине миров»...
Дремота взяла юношу на этой фразе из философского трактата древних (причем в одной из самых древних и точных копий оригинала, благо члены клана инея занимали немаловажные политические посты), когда-то чрезвычайно давно переведенного на общепринятый язык. Рано утром, когда лучи солнца еще только-только начали пробиваться сквозь листву железного дерева, что росло в саду, он проснулся. Юноша открыл глаза, окинул взглядом комнату, достаточно большую, с большим свечным канделябром на потолке, белыми каменными стенами, массивным дубовым полом, шкафом, креслом, столом и стулом, а также еще одним стулом с мандолиной, стоящей на нем и, конечно же, большой дверью. Отложив старую книгу на прикроватный столик, чье присутствие было всегда к стати, он встал, потянулся, размялся, похрустел костяшками пальцев, глотнул воды из серебряного бокала на высокой ножке, полностью оделся. Тогда на нем был кожаный дублет, под ним нижняя рубаха из белого хлопка, кожаные штаны, сапоги и пара армированных кожаных наручей. Он взял свой кинжал, уложил его в ножны под левой подмышкой, выглянул из-за двери.
Тут он почуял неладное, обычно в коридоре всегда есть люди, и уж тем более, утром в выходной день. Было чрезвычайно тихо, и эта тревожная тишина очень напрягала его, лишь периодические шумы, доносившиеся из-за массивных дверей особняка, нарушали ее. Были мысли, что гоблины опять поселились в кладовой, вылезли и начали шкодить, но в столь наивные отговорки ему и самому с трудом верилось. Он прошел по коридору, повернул направо. В коридоре молодой человек обнаружил лежащего у стены Сеймура — разнорабочего, с тяжелой колотой раной на груди в область легкого, в луже крови — мертвого. Здесь творилось что-то неладное, уж очень точно и верно действовал неизведанный противник, ведь не зря удар был нанесен в легкое, ибо при таком ударе жертва даже не сможет вскрикнуть. Услышав очередной шум, но куда более отчетливо, он стал спускаться, медленно, настороженно прислушиваясь. Дверь перед лестницей была открыта, снизу были слышны голоса, глухой шум. Он спустился и притаился за решетчатыми деревянными поручнями лестницы. В главном холле особняка – повсюду лежали тела, как знакомых ему людей, так и совершенно чужих – в черных одеждах, поверх которых были металлические пластины, но всех единило одно – они были вооружены и мертвы. Пол был практически целиком покрыт слоем крови, и запах ее стоял в воздухе, создавая непередаваемую атмосферу бойни, от которой становилось тошно. Возле колонны в угрожающей позе стоял родственник юноши, далекий, где-то по лини двоюродного дяди (что лежал у лестницы), держа короткий меч лезвием вперед, он не давал еще трем, по сути, оставшимся убийцам подойти ближе. Один из них, что стоял посередине и чуть ближе к представителю клана инея, выхватил крис из ножен правой рукой, а левой рукой, облаченной в перчатку, изнутри отделанную пластинками металла, ухватил меч мужчины за клинок, дернул к себе и вонзил ему кинжал в область живота. Мужчина лишь успел издать короткий стон, и упал замертво на живот и струйки крови, как реки, стали вливаться в море рядом.
От взрыва адреналина от увиденного и осознания своей беспомощности у юноши волосы встали дыбом, по коже пошли мурашки, руки и ноги налились свинцом. Но, тем не менее, он осознавал, что для того, чтобы выжить, он должен драться, даже второго не дано, выходы перекрыты, и даже если он спрячется, они все равно найдут и убьют его. Он уже было собрался с духом, достал кинжал из ножен подмышкой, сделал шаг, но споткнулся о ступеньку и кубарем скатился вниз. Приземлился он очень удачно – на корточки, но по инерции должен был лететь и дальше, и каким-то образом, само собой, спонтанно оттолкнулся ногами от пола, стремительно рванув вперед. Держа кинжал в руке лезвием вниз, он летел на противника, стоявшего справа от него, и очень удачно приземляясь на него, вонзил ему свой прямой и очень острый кинжал в область шеи, убийца издал пару-тройку хрипов и умер. Вставая из положения полулежа-полусидя, он, поймал взгляд того, что стоял слева, в котором читались неподдельное удивление и небольшая доля страха перед новоиспеченным мстителем, взгляд же другого оставался холодным и жестоким.
Вдвоем они обступили его слева и справа, тот, что был ошеломлен, готовился к выпаду – это читалось по глазам, и хотя судя по всему, он был так же молод, как и юный мститель, но тот знал о человеческой психологии больше, чем ассассин.
Как и ожидалось, убийца сделал угрожающий выпад острым, как бритва фломбергом в сторону юноши, допустив при этом роковую ошибку – слишком уж явно отступил он назад, для толчка перед выпадом и юному мстителю было не трудно увернуться и, ухватив убийцу за руку – перебросить его через бедро в сторону лестницы, назад. Развернувшись, юноша увидел, уже почти вставшего убийцу и что есть сил, сделал рывок в его направлении, и нанес сокрушительный удар в челюсть кулаком снизу, раздался хруст, ассассин отлетел прямо к лестнице и ударился об нее головой. Но не эта травма стала для него смертельной, при ударе, его шея слишком резко и слишком сильно отклонилась назад, грубо говоря, он ее себе свернул.
Теперь мститель чувствовал себя более или менее комфортно, если можно так сказать о человеке в одночасье, потерявшем все, что было дорого, всех, кем он дорожил, кого любил.
Так или иначе, он остался один на один, как он предполагал с предводителем ассассинов.
- «Похоже, твой друг оказался менее расторопным, чем ты» – сказал юноша.
- «Да и твои друзья, похоже, тоже ничтожество» – озлобленно бросил убийца.
Этого, юный мститель, даже при всей своей расчетливости стерпеть не смог, чаша каменного терпения переполнилась, и он замахнулся кинжалом на противника. Тот уже, чуть ли не по привычке ухватил кинжал за лезвие, и юноша услышал, как скрипнул металл перчатки, ухватившей острейший кинжал из серебристого мифрила, одного и лучших материалов для оружия. Ассассин попытался проткнуть мстителя своим фломбергом из темной стали, с черепом в месте слияния клинка и рукояти в живот, но юноша чуть было не опоздав, ухватил его за шипастый наруч, дав его клинку едва пронзить дублет. Специально заточенные для подобного случая шипы наруча вонзились в левую руку юноши, стало неимоверно больно, пошла кровь.
- «Все еще хочешь сражаться со мной мальчишка?!» Давай, перестань утруждать себя, это быстро, ты даже не успеешь почувствовать! – рыкнул ассассин.
- «Ты напрасно надеешься на то, что я сдамся! Ааааргх!» – вскрикнул мститель, и чуть-чуть отклонив убийцу от себя, ударил стопой ему в живот, шипы вырвались из кисти, кровь пошла сильнее, боль усилилась.
Ассассин вскрикнул, отпрянул, согнулся, но устоял на ногах, у юноши-мстителя появилось время, он подобрал лежавший рядом фломберг – все, же длиннее кинжала и направился к убийце. Режущие удары юноши, ассассин парировал клинком до тех пор, пока тот не решил ударить посильней. Мощным ударом мститель выбил клинок из правой руки убийцы и, схватив убийцу за горло, пронзил его насквозь мечом его же друзей.
Ассассин издал стон, захлебываясь кровью, и стал дышать тяжело и прерывисто. Юноша лишь сказал ему, прежде чем тот кончился: «Да примет темная богиня твою душу в свои холодные объятья убийца!», на что ассассин резко ответил: «И да будут они сладки, как никогда!», тело его обмякло, и он упал в уже натекшую в то время лужу крови.
Юноша отбросил меч в сторону, упал на колени и не смог сдержать слез, он буквально рыдал от того, насколько он беспомощен перед неизведанным злом, от той потери, что он получил, а точнее потерь, рыдал от безнадежности и безысходности. Добавил он соли уже и без того соленому морю крови. Но, как и говорится «слезами горю не поможешь», но, тем не менее, со слезами вышло то, что мешало ему соображать, сосредоточиться над сложившейся ситуацией, над тем, что, как бы, то, ни было нужно продолжать жить и искать в жизни новый ее смысл. Через некоторое время, отойдя от той истерики, он трижды обошел огромный особняк, окликая, надеясь найти хоть кого-то живым или живой, но ответа не последовало. В конце концов, он, смирившись с неотвратимым, прошел в складские помещения особняка и нашел бочки и бутыли с лампадным маслом. Больше двух часов проливал он все коридоры, комнаты, кабинеты и залы особняка клана Инея, потом, попрощавшись с родными и близкими, юноша зашел к себе в комнату, собрал кое-какие пожитки и спустился к парадному входу, ставшему для него выходом, его последним из особняка. У массивных армированных дверей он взял стеклянный фонарь и разбил его, бросив на разлитое масло и отойдя от особняка, спустившись по деревянной лесенке, наблюдал за тем, как деревянные полы, местами стены и так далее охватывал огонь, нещадно пожирая столь щедро предоставленную ему пищу.
Сегодня ему сопутствовала Фортуна и едва ли что-то еще. Но, тем не менее, он жив и невредим, во всяком случае, физически, и едва ли душевно. Достаточно долго сидел он и думал о том, как могло это произойти и что делать, но в голове ничего не укладывалось. На том он и решил, что одному, ему ничего не решить и даже не принять решения, слишком много выпало на долю девятнадцатилетнего юноши. И посему уже вечером, когда особняк уже догорал, он отправился в сторону соседнего города, где работали большинство членов клана, надеясь найти там хоть какую-то помощь и шанс пролить хоть пару лучей света на произошедшее.
Он двинулся в путь на запад в сторону садящегося солнца в Велев - тот самый город, стараясь не думать о пережитом сегодня. Вокруг клубились тучи, гремел гром, но молний видно не было, пошел дождь, и теперь, даже погода отражала горе и уныние. Повернув на дороге он услышал сильный грохот – догорели деревянные перекрытия, особняк рухнул. Он шел в надвигающихся сумерках по лесной, а затем полевой дороге, уже изрядно орошенной дождем и превратившейся в грязное месиво. Даже поля вокруг были окружены стеной леса, огромными деревьями, немного угнетающими, но юноша не обращал на них внимания и шел вперед целеустремленно, но без эмоций. В поле, когда дождь стал лишь моросить, он увидел у дороги повозку с чем-то хорошо прикрытым в ней и фермера под ней храпящего взахлеб.
Очень странным тогда показалось юноше то, что в повозке не была запряжена лошадь, неужели он тащил это на себе, подумал он. Но все прояснилось через минуту, когда юноша увидел в поле бурую кобылу, привязанную к толстому мощному деревянному столбу, вбитому намертво в землю поля, с которого уже собрали урожай. Кобыла мирно паслась, пощипывала, травку, иногда фыркая. Паслась она недалеко от дороги, и посему, когда юноша проходил мимо, лошадь резко подняла голову и неодобрительно заржала.
Когда уже стемнело, а юноша шел по мощеной камнем дороге он увидел в дали высокие и мощные стены города, которого и стремился достичь всю вторую половину дня. Возле крепостной стены стояли немного убогие домики из уже потемневшей от времени древесины, местами уже подгнивающей, две будки стражников самих стражников и ходили крестьяне.
Мститель, прикрытый капюшоном холщевого плаща, прошел по грязной от наношенной грязи площади к высоким прямоугольным воротам крепости, мягко оттолкнув проходившую мимо насквозь промокшую крестьянку с корзиной в руках. Подойдя к воротам, освещенным двумя фонарями, он осмотрелся, набрался мужества и заговорил со стражником, сидевшим под козырьком на массивном табурете в кольчуге с гербом города – золотой чашей, в железном и слегка тронутом ржавчиной шлеме с алебардой наперевес.
- «В добрый час, я, в общем, из клана Инея и я пришел просить о помощи, дело в том, что»…
Но тут его оборвал стражник:
- «Дальше можете не продолжать юноша, мы уже осведомлены о произошедшем, просто скажите мне свое имя, имя отца и ваш возраст, дабы я передал это секретарю, чтобы он подготовил бумагу, дающую вам кое-какие льготы и привилегии во время пребывания в Велеве» – сказал он хрипловатым басом.
- «Сильвин сын Маркуса, девятнадцати лет от роду сэр» – ответил юноша.
- «Быть посему сударь, пожалуйте сюда» - сказал стражник, открыв дверь в казармы стражи, являвшейся каменной пристройкой к крепостной стене.
Сильвин зашел, осмотрелся и увидел еще несколько стражей, один из которых, увидев его подбежал и сказал:
«Судя по виду вашей руки, вам бы следовало что-то сделать».
«Да уж – ответил Сильвин, мне действительно нужен целитель».
«Ну, целителя я вам не обещаю – сказал стражник, но вот лекарь у нас имеется, вам туда по коридору до открытой двери – сказал он, указывая рукой на ту самую дверь».
«Хорошо – шепнул Сильвин и направился в некое подобие лазарета».
В этой комнате вокруг стояло, пара-тройка коек, длинный стол, за которым сидел лекарь при длинных седых волосах в робе коричневого цвета и что-то писал.
Юноша подошел к нему, сел на стул рядом, протянул вперед окровавленную израненную левую руку и сказал: «Вот, взгляните на это».
Лекарь же поднял голову, нос, принадлежавший, которой обрамляли очки без дужек, и обыденным голосом молвил: «О, это всегда, пожалуйста», и добавил, поднеся к себе и осматривая левую руку Сильвина: «Сейчас глянем, что тут у вас»…
- «Оно жжет и усиливает боль и еще кровь никак не остановится» - еле-еле процедил сквозь зубы юноша, ибо жгло и болело адски.
- «Сейчас посмотрим»… - сказал лекарь спокойным голосом и начал осмотр руки, присматриваясь к деталям.
Через пару минут, осмотрев руку Сильвина и повсеместно ее, пощупав, взяв каплю крови, и опустив в некую жидкость, взболтав и хмыкнув, лекарь произнес: «Ну что ж, спешу вас утешить юноша, это скорее болезнетворный токсин, чем яд, хотя я бы на их месте шипы отравил, но не суть важно! Так, рука проколота в четырех местах, причем насквозь, хорошо, сейчас я приложу вам по несколько лепестков тысячелистника к каждой ране, дабы остановить кровь, а сверху у вас будут листы подорожника, и еще забинтуем, лады?» - беззаботным голосом произнес лекарь.
- «Не зевай» - ответил Сильвин, стиснув зубы посильнее.
- «Промывать не станем, токсин убил бы заразу, если таковая была, а сам токсин… пусть ваш организм вырабатывает к нему иммунитет, так, на всякий случай, хорошо?» - все так же беззаботно произнес лекарь.
- «Идет, только давайте поскорее, ато… больно черт! Что вы творите?!» - рыкнул Сильвин.
- «Терпи, если мужчиной себя считаешь» - невозмутимо ответил лекарь, уже бинтуя кисть.
Еще через пару минут, после пары нехитрых манипуляций, вроде завязывание двумя бантиками, лекарь, наконец, наставил юношу: «Слушайте, если хотите, чтобы там все заросло, как положено и боле не беспокоило, то слушайте меня внимательно. Бинт и листы не снимать два дня, как бы ни болело и не щипало, листья тысячелистника рана вытолкнет наружу сама, так что не беспокойтесь» - сказал он спокойно.
- «Хорошо» - ответил Сильвин, «Спасибо вам огромное за это, не знаю, что бы делал без вас, я вам что-то должен?»
- «Вашей благодарности и искренности мне хватит с лихвой» - улыбаясь, проговорил лекарь и, похлопав юношу по плечу, удалился в одно из помещений казарм, оставив Сильвина наедине с самим собой.
Юноша, оглядев руку, подумав про себя - «Мир не без добрых людей» и посидев пару минут, встал, опершись здоровой рукой о деревянный стул, на котором сидел, еще раз огляделся и вышел в коридор. В коридоре один стражник дремал на табурете у входа, а другой что-то о чем-то активно беседовал с лекарем. Пройдя немного в их направлении, Сильвин остановился, а лекарь, договорив со стажем при густых усах, развернулся и направился в сторону лазарета. Проходя мимо юноши, он искренно ему улыбнулся, зашел в комнату и закрыл дверь изнутри. Сильвин подошел к стражу и спросил:
- «Послушайте, мне бы отдохнуть немного, сможете устроить?»
- «Пожалуй, что» - буркнул стражник, «В конце коридора повернешь направо, там увидишь лестницу, подымишься на второй этаж, не выше, ато окажешься на стрелецкой башне, там увидишь большие двери, это вход в казарменные спальни, ложись на любую кровать, половина гарнизона охраняет карантинные районы города».
Сильвин ничего не ответил, просто послушался и сделал, как сказал стражник, повернул направо, поднялся на второй этаж, увидел те самые двери, распахнул их, поприветствовал засидевшихся. Затем прошел между рядами кроватей и лег на одну из них, на ту, что стояла в углу, положил свои вещи рядом и про себя подумал – «Ну, не то, что было в особняке, но сойдет». Мысли об особняке клана дрожью пробежали по телу, сердце кольнуло, но юноша скоро успокоился, ибо уже смирился с произошедшим сегодня утром. Перевернувшись пару раз и устроившись в удобном положении, он неожиданно для себя моментально уснул.
Он уснул и видел сны о прошлом, не ведая, что будет с ним завтра…