и вот он приходит, и говорит, что плохи его дела:
что с дочкой не ладится, работа - бесприбыльное дерьмо,
и даже собака любимая умерла.
что любит другую (и это напоминает дешевое западное кино)
и мучается, простит ли его жена.
он вроде старался: прилежно учился в техническом пту,
потом поступил и сразу же бросил.
влюбился, как мальчик, как будто ее одну
ему показали в начале той осени.
проговорился «я лишь для тебя живу».
она в свои двадцать три смотрелась совсем дитя.
родив ему дочь и сына, не подурнела.
утром смачивает во рту кончик карандаша,
красит глаза и брови, легко и несмело,
смеется «милый, я для тебя по-прежнему хороша?»
и вот он приходит, и говорит, что стукнуло тридцать пять,
что он так устал быть звеном цепи,
что больше не может врать
и мир ему кажется неразличим
без той, какую увидишь, и сразу все хочется снять.
и все это отдается гулом в его висках,
чудовищным неразборчивым треском.
он путается в девичьих карандашах
и именах. а жизнь стала блеском
в предсмертных его глазах.