Из цикла "Ботанические портреты"
Выловленный социальной сетью, выброшенный на травы,
ветром несомый по набережной Балаклавы,
солнцем омытой, беспамятной, не забытой, акациеглавой.
Если ты лист, то не древесный, а жестяной,
сорванный с крыши. Если катран, то ручной.
Знаем мы этих акул, в полнолунье лишившихся жабр и зубов,
на животе заскользивших по влажной брусчатке на зов
кровной любви или любящей крови. В глубинной алчбе
я ничего не хотела бы знать о тебе,
и о себе, и о прочих, непрочных, как крепость, летучих, как йод, –
не все равно ли, какая нас правда убьет
или какая целебная хлебная выкормит ложь:
ложку за маму, за Римского папу, за тайского Будду. А нож
в землю воткни или выдолби лунку в камнях –
семечко, мак-самосейка останется после меня.
Здесь появилась, исчезла, осталась, просыпалась, стала не я.
Заросли дикого мака на мысе Айя.