Засохший бутон жёлтого тюльпана напоминает мне
кожу на руках старика в горах Шао-Линя.
Конец мая сливается с концом дня, какао горячее
вливается в тёплое моё нутро.
Вчера приходила милиция,
оба милиционера были толстенькими и румяными,
они ушли, и я долго глядела на себя в зеркало.
Я сливалась с обоями за спиной,
а потом ввалился ты – счастливый и с цветком под курткой,
там есть ещё много чего, под твоей чёрной курткой,
но тогда ты счёл возможным поделиться именно этим хрупким,
жёлтым, сумасшедшим,
и я отвлеклась от своей бледной кожи и перестала думать о…
ну, вы знаете.
О смерти.
Лепестки ссохлись так быстро, за одну ночь,
но это была дикая ночь, и нельзя её равнять с прочими,
было много страха, страсти и белого грубого хлопка,
и ты
рассказывал мне о случае из детства –
сумасшедшая старуха и зелёные стены,
а я всё пыталась прогнать наваждение,
упорную ввинчивающуюся
в череп изнутри
мысль,
что ты проник в моё будущее, сам не подозревая того,
и видел меня,
и мои спутанные длинные волосы,
и мои безумные глаза – они почти не изменятся,
и вот тогда я вдруг расхохоталась.
До чего простое решение!
Я вскочила с ложа и танцевала по комнате,
и благодарила тебя, и брызгала на тебя водой из вазы.
Ты хотел знать, что, что я поняла,
но я замолчала это,
ибо и у меня хоть что-то должно остаться под кожей,
но теперь я скажу тебе – я не умру!
Ибо зелёные стены не бывают под землей,
и глаз ошарашенных там не видно,
да и значение теряют они,
как и волосы,
пепельные волосы,
зажатые в тонких губах.
Безумие – не худший вариант,
так подари мне безумие,
подари мне альтернативу смерти…
опиши меня старой.
Опиши меня старой и подари мне листки,
столь прекрасный подарок –
оставить мне возможность решить,
хранить ли их пеплом на дне желудка
или
видеть в синих-синих чернилах закатную глубину
моей вечности…