Всему плохому во мне я обязан книгам :
Первый же встречный отметит, что я со сдвигом,
Скользкий как наледь, и как с похмелья, хмурый :
Все из-за увлеченья литературой.
Из-за любви к словам, написанным кем-то
Я насобачился уходить от ответа,
Я научился увиливать от работы,
Лишь бы погрузиться в чьи-то словесные опыты.
Это началось еще с чтенья под партой,
Опыт не уникальный, но богатый,
Бесстыдно пользуясь бесчисленными уловками,
Я глотал шедевры томами и полками,
Изыскивал повод не пойти в гости,
Не болтал с попутчиком в поезде,
Легко научился опускать взгляд,
И не замечать, что от меня чего-то хотят.
Пускай, человек пришел поделиться горем,
Я следую тупо за книжным своим героем,
От содействия и сочувствия ближнему
Заслоняюсь обложкою книжною,
Персонажей предпочитаю живым людям,
И знать не желаю, насколько скуден
Круг моего повседневного общения,
Ведь можно открыть очередного гения,
И не закрывать до последней строки послесловия,
И глотать многотомники пыльные, многопудовые,
Отворачиваться от жизни за ненадобностью,
Забывать про права и обязанности,
И ради того, чтоб предаться спокойно любимому чтению,
Я на хамство готов, на предательство, на преступление.
И так я по жизни иду сквозь печатные тексты,
Не стремясь между строк отыскать на вопросы ответы,
И прочитанное не спешу обсудить с друзьями:
Пусть они, если надо сидят по читальням сами.
И если встречается мне книжный червь,
Сумевший поболее моего прочесть,
Меня одолевает недоумение :
Где находит он время для чтения?
Не иначе, как ведом всезнайке прием потайной
Как ему развязаться с родней.
А что говорит он встречным бесчисленным,
Мешающим наслаждаться прочитанным?
И я начинаю следить за книголюбом,
Учась у него безразличию к людям,
Но книголюб , к стараниям моим равнодушный,
Зарывается в чтиво, хоть тресни его по макушке.
Хоть ты книгу над ухом на сотой странице захлопни ,
Не чихнет, не поправит очков, не сглотнет и не дрогнет.
Но что книголюбишко жалкий, реальность, не более,
Ему не сравниться со всем, что в печати, в наборе,
Что вышло в тираж, или все еще в замысле мается,
Что черным по белому пишется, и не стирается,
Что в муках рождается, и не погибнет в безвестности,
Вот этому счастью обязан я всей своей мерзостью.