Я стал каждый вечер
приходить на уединенную скамью
возле этой рокочущей горной речки
и оставаться там подолгу,
вдыхая ни с чем не сравнимый
запах бегущей воды
и провожая глазами
никем не опровергаемое
вечное движение,
за которое Господь Бог
давно мог получить Нобелевскую премию,
если бы ее комитет не состоял
из тронувшихся умом вредителей.
Между тем темные силуэты деревьев
с каждым вечером обретали новые краски.
Соки, очевидно, бежали по стволам вверх.
На нелепо изогнутых ветках
завиднелись упругие напряженные почки.
Вскоре обещала явиться и листва.
По словам обитателей этих мест,
ожидалось бурное белое цветение,
которое должно было густо насытить
темнеющие горные склоны.
Но со мной ничего не происходило.
Даже если бы я встал в речке по колено,
раздвинув руки в стороны или подняв их кверху,
широко растопырив пальцы
и сделав подходящее выражение лица –
почки не распустились бы
на моих указательных и безымянных,
лысина не покрылась бы листьями.
В этом и состоит
глубокая пропасть
между счастливой землей,
сведущей в искусстве возрождения,
и печальным небом,
откуда мы все упали.