Рыцари жили в замках.
По мере исчезновения рыцарей,
в замках поселились наследники.
И, гораздо реже, духи прошлого.
Прошлое старается не оставлять лишних следов.
Тем более, одушевленных.
Но жителям перенаселенной Земли
бывает сладко мечтать
о некоем уединенном замке
где-нибудь на горной вершине.
Здесь можно сидеть
в просторном сводчатом зале,
у потрескивающего камина,
с верными гончими возле ног,
с кубком пенящегося афродизиака в руке,
беседуя с гостями – канцелером Энслином,
или графом Эберхардом,
изучая письмо с новыми планами
от Вюрттембергского архитектора Фризони,
наблюдая в профиль за прекрасной подругой,
лицо которой не меняется
по прошествии многих десятилетий,
и которая верна тебе,
согласно твоим предположениям.
Так и нужно жить,
в старинном замке на холме,
а отнюдь не мотаться
по городским кварталам
в качестве вечно взъерошенного инородца,
не лопотать неблагозвучные вирши
на вымершем языке аптекарей,
не висеть над сумрачно й пропастью
на жалком подобии
каскадерской веревки…
Я жил тогда у подножия холма,
густо обросшего
встрепанным искрасна-рыжим лесом.
А на самой вершине
помещались эпические развалины.
Туристов к замку не водили.
Дороги тоже толком не было.
Я все же рискнул, зачем-то прихвативши велосипед,
который затем пришлось
с сизифовыми усилиями толкать в гору.
Между деревьями виднелись
уже совершенно расцветшие склоны
соседствующих холмов,
испещренные замысловатыми водопадами.
Тропа сужалась.
Наконец подъем стал
для моего неоседлого велосипеда
непроходимым окончательно.
Вздохнув, я оставил железного ишака у дороги
(полагая, что только демонам
может взбрести в голову
стибрить его и тащить на себе обратно вниз).
Внезапно стало светлей,
повеяло сквозняком.
Я увидел вблизи каменные стены,
вырубленные из белесого камня,
который остался этим местам в наследство
от неизвестного мезозойского моря.
Далеко внизу был крошечный городок
и церковь с треугольным куполом на часовне.
Я вошел в замок через подразумеваемые ворота,
которые, в связи с физическим отсутствием,
не издавали и необходимого скрипа.
Я оказался в пространстве,
обладающем стенами и окнами,
но удивительным образом распахнутом сверху,
словно Господь Бог
открыл крышку посмотреть
да и выкинул ее за ненадобностью.
Винтовые лестницы вели вниз, в темную ощеренность земли.
Под ногами были трава и камни
в своем торжествующем симбиозе.
Веяло холодом
из помещений с решетчатыми окнами,
с двойными железными дверьми.
Все было прожито и забыто,
все осталось у подножий,
в детстве или юности,
в другой жизни,
в былых воплощениях,
в книгах, которые уже никогда не будут написаны.
Возведенный десять столетий назад,
к середине тысячелетия
замок стал
просто тюрьмой местного значения.
Впрочем, здесь провели время многие знаменитости –
канцлер Энслин и граф Эберхард,
любовница герцога
княгиня Гравениц,
а также неизвестно в чем провинившийся
главный архитектор Вюрттемберга кавалер Фризони.
А достославный драматург и поэт
Филипп Никодимус Фришлин,
некогда прогремевший
пьесами для театра,
а затем изгнанный отовсюду
за дурной характер
и крайнюю неуживчивость,
шатавшийся по германским городам
и декламировавший латинские вирши
на рыночных площадях,
строчивший то сатирические опусы,
то прошения о денежном вспомоществовании
от героев своих сатир -
сей средневековый мастер из Тюбингена
был в конце концов заточен
в этот самый замок на холме,
откуда однажды решил сбежать
с помощью связанных между собой прохудившихся простыней
через узкое крепостное окно,
решетки которого, по всей видимости,
были проницаемы для сварливых поэтов,
однако благополучно сорвался в пропасть
прямо над местом парковки моего велосипеда
и погиб ранней весной,
в тысяча пятьсот девяностом году,
в возрасте сорока трех лет.