Мы как-то ночь застали
в таверне у порта,
матросы там болтали
про сёмгу и кита.
Но вдруг всё стало тише:
как будто бы извне
зашёл калека-нищий
в подвал подобно тьме.
Но были мы отважны,
и были мы юны,
а в молодости каждый
не ценит даже сны.
Я крикнул: "Он не лишний!
Поведай же, старик,
как ты, родившись чистым,
обрёл подобный лик?"
Старик взглянул спокойно,
но сталь была в глазах.
В душе моей невольно
возник неясный страх.
- Коль ты желаешь слушать,
как я работал злу,
тогда прочисти уши. -
И он присел к столу.
- Где потерял я руку?
Ну, кто услышать рад,
что, разгоняя скуку,
поведает пират?
Юнцы! Плеснёте грога
в большой питейный рог,
а я вам на немного
открою свой порок.
Тогда я был мальчишкой,
таким же, как и вы.
Мне мерзкая страстишка
не шла из головы.
И шулер мне попался
из каторжных рабов,
я в карты проигрался
от пяток до зубов.
Не вру вот ни на йоту,
чтоб мне забыть про ром!
Я выплатил по счёту
отцовским топором.
Мне не было возврата
на родину теперь,
и я сбежал в пираты
в крови, как дикий зверь.
Меня приняли просто:
я должен был убить
купца два метра ростом,
о! как хотел он жить!
Он мучился от жажды
И без еды ослаб...
Ах, если б жизнь однажды
Назад пойти могла б!
Мы шли, не зная рая,
сжигали корабли,
от края и до края,
с земли и до земли,
мы не разбогатели
и знали лишь одно -
что не достигнем цели,
пока не встретим дно.
Нам раздирали парус
солёные ветра,
но как-то даже в камбуз
набили мы добра,
а как-то раз на берег
вернулись вшестером.
И научились верить
лишь боцману с багром.
Нас весело встречали
в портовых кабаках,
а мы в ответ качали
монетами в руках,
и бегали дублоны
по карточным столам,
пока мы все законы
рубили пополам.
Есть блеск у многих наций...
Красотки всех цветов
желали прикасаться
губами наших ртов.
Я дюжинами кутал
в шелка или батист,
дивясь тому, что утром
кошель до смеха чист.
Продажная таможня
всегда брала добро.
Ей лишь бы осторожно,
надёжно да хитро.
А за таможней ждали
барыги всех мастей.
Нужны едва ли дали
душе из двух горстей.
Оружие и перец,
табак, зерно, рабы --
всё это ценит берег
как милости судьбы.
Кому там по дешёвке
мундиры от солдат?
Не знает остановки
бесчувственный пират.
И шхуны и галеры,
завидя наш обвод,
напрасно рвали нервы
и ускоряли ход,
от чёрного корвета
никто не уходил.
Я передам приветы
На том краю могил.
Однажды юнга-турок
Сказал: "Хвала ножу!
Я - крупная фигура,
я - лучший. Докажу".
Был юнга парень резвый,
на дело заводной,
он ночью всех зарезал
в посудинке одной.
А где-то возле Крита
ему пришлось узнать:
была среди убитых
его родная мать.
Зачем с турецкой саблей
бежал он на меня?
ведь мог бы жить, салага.
Жаль, шутку не принял.
Раз в штиль была потеха:
громили галеон,
со всем двором в нём ехал
сам герцог д`Арагон.
И мы гребли на шлюпках,
ведя корабль наш,
чтоб посмотрели юбки
весёлый абордаж.
Был бой весьма неслабый,
испанец нас громил.
Там руку вместе с саблей
я в море обронил --
какой-то благородный,
видать, познал войну,
но труп его холодный
ушёл гулять по дну.
А раз фрегат британский
нас гнал четыре дня,
и всё кружилось в танце
смертельного огня.
Нам ядра били щепу
и рвали паруса,
но в ночь великолепно
сгорел британец сам.
Я был пропитан ложью
и зло носил в руке
и как-то церковь Божью
спалил на островке,
тогда весёлой даже
казалась кутерьма,
но треть из экипажа
к утру сошла с ума.
Вы б видели вплотную
безумные зрачки,
когда пошли в волну и
погибли моряки.
Они летели с юта
как к коку за едой,
а я к себе в каюту
вернулся весь седой.
За рай не отслюнявить!
Как горько я пенял,
когда увидел - дьявол
у двери ждёт меня.
Ему я плюнул в морду
в порыве странных сил...
И перестал быть гордым...
И Бог меня простил...
С тех пор я склеил ласты
и ем, чего дают.
Но всё ж довольно часто
в таверне этой пью!
Не счесть моих историй
про ночи или дни,
хотя навеки вскоре
окончатся они.
Смотри-ка ты, притихли.
А вот питейный рог,
плесните-ка, мальчишки,
в него весёлый грог!
Да лейте же скорее...
Но главное, друзья,
что выдубленной реи
избегнул только я.
Старик ушёл, взяв мелочь,
искать себе постель.
В нас вновь проснулась смелость,
но напрочь вышел хмель,
бежал мороз по коже,
мы знали, что дрожим.
Ну что ж, взрослеть возможно
И опытом чужим.