Жена царская Соломея Сабурова

   
           1
В Суздали  Ипатьевский,
Белокаменный,
Руками крепостных
Строенный
Монастырь –
Владимирские Соловки,
Допетровская Сибирь,
Жесткого пожатия руки,
Удостоенный,
Владык российских, -
Для жен царских -
Пожизненная тюрьма,
Взмах  рукава монашьего
Бывших монаршинь
           2
В одном дому рубленном терему.
Но котором точно, поди, прознай!
Сабурова-красавица –
Жена Василия Третьего
(Карой Божьей за злое деяние
Слепотой  отмеченного),
Жила - мытарствовала
После княжения-царствования,

Очи – уголья горячие,
И в тюрьме-монастыре –
Гордячие.
Стан тополиного стволика
Тоньше,
Шея лебяжья, кожа бархатна.
А рубаха-то груба, домотканая.
Дни в молитвах
Проводила.
На каменьях
Коленями
Выдолбы сделала.
Просит милости
У небесного Владыки,
А Владыка,
Лик отвернул – молчит.
Али, не слышит?
Скоко и до моностыря
Намаливала,
Чтобы дал Василию наследника -
Дите малое.
Дите малое
Мужу любезному
Принесть
Чтоб супродлилась
Княжья-государева честь,
Княжий род -
Род Василия.

От молитв иссохлась,
Обессилила.
Но не дал Бог ей дитя родить,
На сносях ходить.
         3
Исшипели вокруг
Царедворцев язычищи змеиные:
- Держишь жёнку заздря,
Имя дал ей свое заздря!
Она – порченная,
Вся искорченая,
Заколдована,
Ошельмована.
Прогони ее домой,
Другу веди на аналой.

Василь дуже
Жалел свою любую,
Молчать повелел душегубам.
Год ждал, ждал два,
Пять годов прошло,
Снова вражьи слова -
Душу корчию свело.
         4
И уж Глинскую-полячку
Для него сватают,
А у Суздальских палат
Монастырь ставляют.
          5
Повез Василь
Показать жене-красавице
Монастырь новоявленный,
Над рекою тихою ставленый.
Приглянулся  монастырь ей,
Весь
в каменном узорочье.
Мастерами  искуссными
Вырубленные,
Терема красивые
На пригорочке.
- Кто ж тут будет Богу
Маливаться? -
Молода жена, спросила Василя.
А он сказать
Ей не отваживается,
Что для нее эта юдоль,
Для нее земля.
          6
Топоры стучат
Плотницкие,
Мастерки цокают каменщиков,
Рубахи по ветру полощутся,
Парусами порватыми кажутся.
Уж последние узорцы тешут
Мастера,
Кроют железом палаты каменные,
Купола золотом горят,
Монастырь игрушкой нарядною кажется.

Но не играться здесь будут –
Слезы лить,
Над яминой страшною на руках висеть.
В каменном мешке студеном гнить,
Для всего этого строена царская поветь.
             7
А млада Сабурова
Не знает,
Кака долюшка ее ожидает,
Идет беспечная
А жизнь быстротечная
Как вода проплывает,
             8
Прислали Василию шёлком
Шитый лик
Глинской,
Глянул – обомлел,
Три дня молился – не ел.
А на четвертый велел
Запрягать
Карету царскую,
И более не цацкаясь,
Повез жену молодую,
Любимую такую
В Суздаль на пострижение.
             9
Та в глаза
Заглядывает,
Но по виду мужнину
Ничего не угадывает,
Как приехали,
Настоятельница,
По царскому слову,
Расстарательница,
Заводит такую мову:

- Все-то сделано,
Как велено,
По-царски убрана каждая келенья.
Может царица поглядеть возжелает?
А сама-то  и ворота
Запирает.
Кованы ворота – по  ртути золочены.
И вот уже жена с мужем разлучёны.
Рванулась, вскинула руки белые,
А руки, как лебеди белые:
- Ой, ли гой еси, Василий
Любий мой!
Аль, стал моим  душегубом ты?
Аль  позабыл любовь–страсть мою?
По чьей это душе монахини поют?
             10
Скачет, скачет царский возок,
Скок да скок!
Уши Василия руками закрыты,
Очи Василия ресницами повиты.
И слеза скупая
На усы сползает.
Едет в Константинополь
Ко престолу Господа.
У Владыки Православного
Вымолить положено
Разрешение на новое
В брак вступление.
             11
Но Константинополь
Решил иначе,
И ни с чем восвояси Василь скачет.
Не желает Владыка,
Чтоб панна польская
На русский престол засела.
Анафеме предает Василия дело.
Но загорелась в нем
Кровь молодая,
И Глинская поперек попов
На престоле Московском
Восседает.

Достала Василия анафема
Константинопольская,  достала,
И Глинская год за годом ходила пустая.
А как народила от полюбовника польского
Чудище ужасное – Ивана Грозного,
Царя московского,
Так Василия весть наземь бросила,
Скорчила,
Свет Божий в глазах померк –
Эта и была церковников месть.

Слез пролил Василий море,
Обессилел, свалило горе.
И в который раз уже,
Сжимал в отчаянье власти жезл.
И вспоминал, что инок
Из монастыря Ипатьевского
Вещал,
Будто Сабурова в келье
По прошествии трех месяцев
Родила младенца в Василя лицом.
И нянчит его и ласкает,
А на него взглянуть никого не пускает.
Посылал гонцов царских – прогнала,
Подарков и милости не приняла.

А как вырос Иван – Глинской сын,
И слава, поганая, выросла с ним –
Послал снова послов Василий
Справиться у Сабуровой о сыне.
Из боязни, что ли?  А может, так и было,
Сказала, что сыночка царского
Схоронила.
И в боковом притуле
Гробик показала,
Да только в гробике том тайна лежала.
Скоко лет прошло – вскрыли детскую
Усыпальницу,
А там – кукла
В одежды царские
Разнаряженная.

Печальница,
Знать, хотела ущемить царя,
Да, видать, зазря.
Его и так судьба
Слепотой ущемила.
А все же, что за гробик?
Чья это могила?
Сам  Жуковский - граф 
Усыпальницу
Детскую первым вскрывал
И узнал, что гробик тот
Тайну не сказал.
Вскрыть – то
Вскрыл, а шараду
Вековечную  не разгадал
А что на самом  деле было,
То расстриженная царица
Соломинушка Сабурова,
А по-монашески
Суздальская София,
Унесла с собой  в могилу.
          12
А народ песни сохранил,
Что разбойник –
Григорий Кудеяр,
Сыном  Василия Темного был.
Будто люто лжесына царёвого –
Ивашку Грозного ненавидел.
А из простого люда
Никого не обидел.
           13
Герой народный.
Гроза боярская,
Раскрасавец Кудеяр,
Матери своей,
Расстриженной царице
Сабуровой - Божий дар.
Мало кто в народе
Песню теперь о нем знает,
Но с пластинки граммофонной
Шаляпина Федора голос
О Кудеяре вещает:

«Жило двенадцать разбойников,
Жил атаман Кудеяр.
Много невинной он кровушки
Пролил честных христиан»
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.
Бросил своих он товарищей,
Бросил набеги свои.
Сам Кудеяр в монастырь пошел.
Богу и людям служить».
 
Есть еще в том продолжение,
Памяти прошлого в дар,
Как добивался  прощение
Молитвой грехам  Кудеяр.
Бог наложил епитимию,
Ножом, чем он души губил,
Дуб вековечный осилил бы,
Наземь трудами свалил.
Долго искал великана он,
Все же в лесу отыскал.
Годы  прощенья вымаливал,
Дубу кору подрезал.
Не поддавался разбойнику
Дуб-великан вековой,
Крепко держался корнями он,
Рядом с огромной горой.
Уж ослабел и состарился
Старец-монах Кудеяр.
С дубом не мог он расправиться,
Немощен стал он и стар.
Ехал единыжды по лесу
Барин из ближних краев.
Гордостью собственной полнился,
Ей поделиться готов.
И рассказал  Кудеяру он,
Скольких он девок сгубил.
Как изголялся над ними он,
Сколько холопов убил.
Казни какие придумывал,
Чтобы себя ублажить.
Слушал монах и обдумывал:
- Можно ль такое простить?
Я-то уж душу бессмертную
Сам все равно погубил.
Вынул он ножичек острый свой,
И душегуба убил.
Гром ли разнесся здесь по лесу -
Рухнул  сам дуб вековой.
Это по Божьему  голосу
Стал Кудеяр, как святой.
         14
Поздно узнал он о матери
Матери бедной своей,
А об отце его  царственном.
Кто-то поведать сумел.
 Богу молился он истово,
 Плоть убивал он постом.
 Всю о рождении истину,
 Сам разгадал он потом.
 К царственной бедной
 Монахине,
 В детстве 
 Водили тайком,
 В рубище и сиромятине
 В терем – страдалицын  дом.
 Он удивлялся тогда еще,
 То, что затворница с ним,
 В тереме том, разукрашенном
 Словно с дитем дорогим,
 Часто встречалась и плакала,
 И прижимала к себе.
 А инокиня все ахала
 О  сиротинской судьбе.
 Но монахиня скончалася,
 Крёстный его занемог.
 Бедность к нему постучалася
 Мир проводил за порог.
Чуть поскитался Григорьюшка
С нищей своею сумой.
Стал он разбойником вскоре же,
Стал средь разбойников, свой.
Сила была в Кудеяре,
Твердою - воля  его.
И атаманом избрали
Враз, из числа своего.
А остальное все ведомо,
В чем Кудеяра судьба.
С детства наполнена бедами,
 Были разбой и гульба,
 А завершил он дороженьку,
 Принял монаший постриг.
 И в услужение Божие,
 Помыслов чистых достиг.

Рядом с остатками дуба
Ключик сквозь камни течет.
- Выпей водицы, прохожий
Кручина-беда отойдет.
- Выпей водицы, прохожий,
Вспомни рассказ мой простой.
Все это было на свете.
Шапку сними и постой..
                1985-2006

По этому произведению без кюпюр и
изменений был поставлен спектакль
 в 2003 и 2004 годах
театром Майи Барыкиной