Мне не висеть иконою, пылящейся в углу,
К тому же и заросшей паутиной.
Пусть и не потакал я в этой жизни злу,
Но всё ж порою просто был скотиной.
А тот, кто там висит, его давно уж нет,
Но все живут с его благословения.
Я пару раз с ним разговаривал на «тет»,
Скажу вам — никакого впечатления.
Уж очень он старался убедить
В полезности лишь для него служения.
Ответить он не смог: а как же жить?
Коль что ни шаг, одни грехопадения.
На мой очередной вопрос, он промолчал.
Видать закончилось, его терпение.
Он библию, конечно, не читал.
Зря не читал — не требовал б служения.
Там о добре — на три рубля всего.
Нас остальное только лишь стращает.
Он иссушил смоковницу: за что?
За то, что не весной она рожает.
Любой крестьянин, да и городской,
Но на зубок, как говорится, знает,
Что нет плодов на дереве весной,
И дерево за это не срубает.
А женщины, по Библии, есть скот
К тому же так сказать: не очень чистый,
Но вера в них, ну скажем, так и прёт.
Иисус был кстати первым коммунистом.
Ведь он сказал: «Собрать и поделить».
Всё — от горшков и до детишек малых.
Про общность жён просил он не забыть —
От молодух и до старух усталых.
«Что мать тебе, и что тебе отец, —
Он говорил, — коль у тебя есть я».
Ты так скажи, подумают подлец.
И спросят: «Все ли дома у тебя?»
И кстати, помни ты, неистово молясь,
Что он страдал, отнюдь не за тебя.
Рожден не тем, и для него — ты грязь,
А значит, бедный, молишься ты зря.
Мне не пылить иконою с лампадою в углу
Ещё, там место не освободилось.
Когда наступит срок, я обязательно умру,
Там выскажу ему, что накопилось.