Переулок был тихим, камерным.
Листья сыпались с ветхих крон,
И домам бессердечно-каменным
Было тесно со всех сторон.
В старой булочной – свежий дарницкий.
Сбоку – тени нестойких тел.
Здесь Москва оставалась д;нницей
Бледной моли и чёрных дел.
Небо осени – вместо пристава –
Шло ей – как паранджа Фатьме.
Полицейский лежачий – истово
Тормозил ездоков во тьме.
Было много родного, томного –
В том, как дождь промывал мозги.
Доходя до подъезда тёмного,
Я всегда замедлял шаги…
Поднимался по грязной лестнице,
Заходил, обнимал, темнил,
Ставил пробы – на счастья вестнице,
Опускаясь, как рыба – в ил.
В тех ночах пропадала молодость,
И готовила зрелость блеф –
За обласканных чувств изм;лотость,
За случайную даму треф.
Но лицо итальянской выточки,
Озаряясь ночным огнём,
Не давало порваться ниточке
Этой связи, не нужной днём.
Дни и ночи ползли, как полозы,
И стирались с лица земли.
Виртуозно змеились волосы,
Словно заговор вскользь плели.
Уж не знаю – приплёл ужа к чему?
Осторожнее стану впредь.
Полицейскому – впрямь лежачему –
Было больно на нас смотреть.
Трудно быль отличить от небыли.
Всё прошло, как проходит всё –
За осеннее это небо ли,
Или просто – за то да сё.
Ни лица того – веницейского,
Ни запруды заправских нег…
Пусть лежачего полицейского
Заметает жиганский снег.
18 декабря 2007 г.