Когда прервётся мой последний вдох
(а, может, выдох – тихо, на излёте),
Я стану книгой собственных стихов
В видавшем виды мягком переплёте,
Подаренной кому-то с пьяных глаз
На вечере в "рассаднике культуры".
Её/меня откроют пару раз
И сунут в шкаф к другой макулатуре
Перебирать, как бусины в горсти,
Саму себя – побуквенно, построчно,
Прокусывая пальцы до кости,
И биться в прутья клетки одиночной,
Бумажные – но тем обидней плен.
О, роскошь рук, ломающих оковы!
Вздохнуть, расправить плечи, встать с колен,
Вложить себя в единственное слово,
И дротиком – в доверчивый зрачок,
Отравленным зерном в чужую пашню.
Здесь сухо, каменисто, горячо –
В такую землю и ложиться страшно,
Не то, что прорастать сквозь зной и снег,
Подзол души насилуя корнями.
...Но я пытаюсь вытолкнуть побег
Из сердца, набухающего в ране.
***
И когда, наконец, внутри расцветают маки,
И когда во рту покрываются солью звуки,
Я молчу оглушительно, как духовой оркестр.
Кто-то в белом – ангел, доктор ли, парикмахер –
Поправляет скатерть, тщательно моет руки
И меня на завтрак серебряной ложкой ест.