Написано это очень давно, когда в театр ходили бригадами, цехами.
Как-то шефствовали друг над другом. Сейчас думаешь - ну ведь
чушь несусветная, но было вот, было.... По молодости местами коряво
написано, извините, как получилось ...
Все в бригаде вкус имеют свой,
И в искусстве знают толк ей-богу.
Мы народ хотя и занятой,
Но со временем шагаем дружно в ногу.
Очень любим трагедии мы,
Слезы выступают пред глазами.
Перед сменой мы в себя придти должны,
Ну, а как, вы это знаете сами.
Как-то раз смотрели "Ревизор".
Нам бы за комедию не пить бы,
Да ведь городничему такой позор,
Хуже Бальзаминовской женитьбы.
Ну, собрались вечером у нас.
Поначалу, как всегда, слезу пустили,
А когда подействовал наш "квас",
Тут мы всё детально обсудили.
Брали и отдельно, и вообще,
Всем героям кости перемыли.
А когда добавили еще,
Пред глазами, прямо "главы" заходили.
Вот с чего? Сейчас незнаю сам,
Показалось мне - я городничий.
Будто и мундир на мне, и сан,
А напарник Федька, мой возничий.
Крикнул Федьке: - Живо запрягай!
И к чиновнику меня доставить срочно!
Я б ему такой устроил рай,
Что и Гоголя, инфаркт хватил бы точно.
Хлестакова в Мишке я узрил,
Ох как тут взыграли во мне чувства.
И бутылкой череп проломил,
Велика, да, велика сила искусства.
Тут мне вроде сразу полегчало,
Сел я в угол прямо на полу.
В животе у меня что-то урчало,
Но вставать боялся - думал, не дойду.
И сидел как зритель в первом ряде,
И смотрел, что делалось у нас.
А ребята что ещё в поряде,
Били кто кого. Не в бровь, а в глаз.
С золотой коронкой, в белой кепке,
Лёнька наш сидел и всё молчал.
Потом встал, собрал с паркета щепки,
Выбросил и снова заскучал.
И с чего, незнаю, вдруг запел он,
"Девушку с распущеной косой".
Но не успел дойти и до припева,
Как слетела его белая кепка,
Пуля выбила зуб золотой ...
Ждать антракта больше был не в силах,
И сейчас-же, можно сказать вдруг,
В голове всё сразу помутилось,
А со лба на грудь, скользнул утюг.
Как потом узнал я, это Сенька,
Увидав в глазах моих недуг.
Ублажить решил меня маленько,
Приложить хотел ко лбу, утюг.
Приложил, да видимо с размаху,
Месяц я в больнице пролежал.
И потом ходил и долго ахал,
В зеркало себя не узнавал.
Долго мы с поры той не встречались,
А ведь жили, хоть рукой подать.
И встречались, да не узнавали,
Невозможно нас было узнать.
Так и разошлись кабы не случай,
Свиделись опять-таки в театре.
Щепетильный нас вопросец мучал,
Что подняли авторы спектакля.
Ерунда - шепнул соседу слева,
Да - сказал он тоже с сожаленьем.
Кабы знать, что так пойдёт тут дело,
Лучше б пил у тёщи чай с вареньем.
Ну! - я не на шутку взволновался,
А моя и кипятком не угостит.
Я по пьянке к ней дрова колоть нанялся,
Она мне того до гроба не простит.
. . . Были те дрова, совсем сырые,
Их колоть - не окуня глушить.
И чтоб не тратить силы молодые,
Вот я и решил их, подсушить.
Подтащил их все побольше, в кучу.
Плесканул бензину и зажег.
Поначалу шёл лишь дым едучий,
Но потом раздул я огонёк.
А когда те разогрелись путно,
Думаю - пора уж вынимать.
Только думал я вот как-то смутно,
Потому как, начал засыпать.
И ещё бы спал, кабы не теща,
Привязалась, чортова карга.
Выкатила на меня зелены очи,
И орёт всё: - Где моя изба?
Думаю - вот это мне приснилось,
И хотел опять было прилечь.
Надо же, скажи на милость,
Там, где дом стоял, теперь вот ... печь.
А старухе видимо приспело,
Будит, норовит меня спросить.
Только мне вобщем какое дело?
Где она жила и ... будет жить.
Понемногу начал просыпаться,
Запашок печёный услыхал.
Это в погребе где овощи хранятся,
Толстый тёщин боров шуровал.
Думаю, ну вот куда уж лучше,
Тёща и картошки напекла.
Сейчас скажет: - На, зятёк, покушай,
Для тебя, кормилец, берегла!
Говорю я так, а мой сосед-то,
Вдруг вскочил: - Постой, говорит, постой!
Что же ты, не помнишь? Я же Федька,
Федька я! Напарник твой!
Обнялись мы с ним, слезу пустили,
В прошлое сама открылась дверь.
Вспомнили друзей и загрустили,
Где они скитаются, теперь ... ?