Триптих В Софийском Соборе Царского Села

   
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Монолог монархиста.

В Софийском храме прячет поп
живот под рясою.
А я склоню к иконе лоб:
-  Ну, здравствуй, ясный мой!
Тебя забыл я в суете..
Прости мя, грешного!
Покаюсь нонче на кресте
да непоспешно я.
Отдал оскаленной Руси
ты жизнь бесценную.
Иже еси на небеси
благословенному.
Страдалец вечный..
Ты прими во утешение:
не осуждаем ты людьми
за прегрешения.
Я по судьбе твоей скорблю
с сердечной раною.
Любовью я тебя люблю
мне Богом данною.
Глумились люди над тобой,
«Кровавым» кликали,
гнобили с совестью рябой
и пальцем тыкали
в тебя, владыку всей Руси,
с душою чистою..
Убили, чтобы жизнь вкусить
им с коммунистами,
что Русь распяли как смогли,
и жрали полову,
да под созвездием Петли
стреляли в головы.
Им чёрт судья, а ты – монарх
Руси непроданной,
и на твоих похоронах
скорбила Родина.
Я во помин зажгу свечу
тебе, великому.
В саду церковном помолчу
в тени под липами.
Не умирюсь, на крест взглянув
над колоколенкой..
И палачей тех прокляну,
убивших Коленьку.


     ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Монолог перекрасившегося в богомольца коммуниста.

Да, перегнули, признаю,
с семьёй Романовых.
Они уже давно в раю
а мы – обмануты.
Зачем их было убивать –
спросить уж не с кого:
ЧК всегда могла скрывать
улики веские.
Царь не мешал большевикам
в кровавой мельнице.
Да кто б им вдарить по рукам
тогда осмелился?
Был коммунистом много лет
и верил Партии,
но вот однажды партбилет
порвал на паперти.
Ведь столько лет я жизнь сверял
с вождём Ульяновым,
а он российского царя
с семьёю в яму, блин!
Вся жизнь впустую протекла:
я атеистом был.
Неблаговидные дела
вершил неистово.
И хоть был грешен Николай
перед Россиею,
я не оправдываю зла
и кровь насилия.
Нет, вовсе я не монархист,
а только праведный
простой крестьянин от сохи
в стране неправильной,
где жгут царей исподтишка
извёсткой бочечной,
а после косточки в мешках
хоронят с почестью.
Молитвы к Господу мычат
чинуши сонные,
сменив портреты Ильича,
(нет, всё же просто палача)
на гвоздь с иконою.


      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Монолог истинно верующего гражданина.

Под грустным взглядом образов
священник с проседью
с души снимает, как фрезой,
следы коррозии.
И глас его живым ручьём
струится в благости,
а мозг настроен на приём,
библейской сладости.
Здесь дух ушедших цезарей
витает в воздухе,
и златоустый иерей
бубнит без роздыху.
Все осеняют много раз
себя знамением,
а я смотрю в иконостас
с большим сомнением.
Там Николашка, чудный лик
с глазами праздными..
Когда-то  -  царь большой земли,
убитый красными.
Он здесь венчался со своей
фройляйн из Гессена,
и здесь Распутин-корифей
якшался с бесами.
Чумная рать придворных шлюх
просвирки кушала,
даря блаженным по рублю
в великодушии.
Поклоны бил весь царский двор
в молитвах Господу,
но если б был живым собор -
то сгинул со стыду.
Пока крестились вразнобой
в ливреях франтики,
на фронте шли в последний бой
за них солдатики.
И плачем горьких панихид
терзались матери,
а русский царь в тот миг стихи
читал на паперти.
Благословлял митрополит
дела гуманные...
Царь свЯтым стал... И церковь чтит
семью Романовых.
Чернеет главами собор
в четыре стороны.
Монарха помнят до сих пор
смурные вороны,
что нагло хлеб едят из рук
с годов империи,
и засоряют всё вокруг
седыми перьями.

17 июля 2008 года, в день девяностолетия расстрела царской семьи
в Екатеринбурге.

Автор просит не отождествлять его личное отношение к
этой многослойной теме в монологах действующих лиц
в данном произведении, предназначенном для осмысления
трагедии с её различных духовных и нравственных граней.