…Никогда не забуду ночь на 27 февраля, когда немногие верные полки (Сводный, конвой Его Величества, Гвардейский экипаж и артиллерия) окружили дворец, так как бунтующие солдаты с оружием, грозя всё разнести, толпами шли по улицам ко дворцу. Императрица вечером сидела у моей постели. Тихонько, завернувшись в белый платок, она вышла с Марией Николаевной к полкам, которые уже готовились покинуть дворец. И, может быть, и они ушли бы в эту ночь, если бы не государыня и её храбрая дочь, которые со спокойствием до двенадцати часов обходили солдат, ободряя их словами и лаской, забывая при этом смертельную опасность, которой подвергались. Уходя, императрица сказала моей матери: «Я иду к ним не как государыня, а как простая сестра милосердия моих детей».
Анна Танеева (Вырубова), фрейлина последней русской Императрицы
Было темно, только снег блестел, и свет отражался от начищенных винтовок. Войска были выстроены в боевом порядке: первая шеренга, изготовившаяся к стрельбе с колена, другие сзади, стоя, винтовки у всех были подняты и изготовлены к бою. Фигуры императрицы и её дочери, как тени, переходили от одной линии к другой, а позади призрачной громадой возвышался белоснежный дворец, и беспорядочная стрельба слышалась всё ближе...
София Буксгевден, баронесса, фрейлина последней русской Императрицы
Ночь рассыпала звёзды над белой громадой дворца,
Наполняясь багровой тревогой людского прибоя,
И холодной рукою снежинок коснулась лица,
Обжигая сознанье дыханием близкого боя.
Две шеренги солдат перекрыли дорогу толпе,
Две цепочки штыков как заслон обречённой отваги –
Честь и преданность тех, кто не дрогнул в душевной борьбе
И в минуту сомнений остался достойным присяги.
Сотни чёрных теней притаились в далёких кустах
И качнулись к тебе, разбросав свои рваные крылья,
Пробуждая в застывшей груди унизительный страх
Перед рёвом толпы, опьянённой дыханьем насилья.
Коридоры аллей убегают в безликую мглу,
И грядущие дни припорошены пеплом и кровью
И пророчат жестокость расправы в подвальном углу,
Осенённом невинностью жертвы и высшей любовью.
Мрак дробится на части на гранях холодных штыков,
Отделивших тебя от безумного крика восставших,
И мерцает тревожным молчаньем взведённых курков
И решимостью верных, свой внутренний долг осознавших.
Твой ребяческий страх совершенно понятен, княжна:
Нет на свете таких, кто без страха выходит на многих.
Ночь наполнена смертью, а ты абсолютно одна,
Словно хрупкий цветок на обочине шумной дороги.
Ты одна в эту ночь среди сотен солдатских сердец,
Среди сотен людей, согреваемых внутренней верой,
Окруживших неровной цепочкой безмолвный дворец
И признавших веление долга единственной мерой.
Что ты можешь сказать этим душам и этим сердцам,
Этим замкнутым лицам с печатью усталой тревоги?
Что сумеешь поведать нависшим во тьме небесам,
В первый раз позабыв о возвышенном, царственном слоге?
Где отыщешь слова, чтобы выразить гордость свою
За оставшихся рядом в минуту жестоких крушений,
За их верность мечте и холодное место в строю,
Их внимательный взгляд и спокойную скупость движений.
Все слова в этот миг будут значить немного, княжна:
Невозможно словами сказать о цене откровенья.
Просто будь возле тех, для кого в эту ночь так важна
Твоя вера в других…
…и простая улыбка доверья.
(08 июля 2009 года)