БАГУЛЬНИК
Чья благодать на столе моем вянет,
Чем знаменита?
Цепче магнита нас родина тянет,
Цепче магнита.
Манит нас родина, не забывая.
Что ж отрекалась?
Что же была она как неживая?
Или казалась?
Я уходила, она не держала,
Не сторожила.
Верою в то, что огромна держава,
Я дорожила.
Не поздновато ль, сквозь все мои муки,
В новые сферы —
Ветку багульника, ветку -разлуки,
Сломанной веры?
80-е
***
Кто там за туманами прячется,
Глядит сквозь морозную ночь?
Сибирь моя, мать моя мачеха,
Свою проглядевшая дочь.
Давно я ушла бесприданницей.
Ты видишь, как руки пусты?
Себя ощущая изгнанницей,
Взрастила иные цветы.
И нынче под нравоучения
Кричу, свою боль не тая:
К чему мне твои приключения,
Былые твои соболя?
К чему невозвратные дали,
В которых затерян мой брат,
И годы, что не отрыдали
Над перечнем давних утрат?
Разлуки с тобой не хотела...
За что же, за что я в долгу?
За то ль, что тогда уцелела
На белом безгрешном снегу?
80-е
***
Дикие пустынные холмы
Серебром полынным просияли.
Отвечай мне — мы или не мы
Под звездою роковою встали?
Хоть в преддверье будущей зимы,
Что навек застынет в наших взорах,
Огвечай мне — мы или не мы
Отразились в сумрачных озерах?
Нам метель споет свои псалмы,
О долгах напомнит и о сроках.
Отвечай мне — мы или не мы
Отразились в наших бедных строках?
80-е
***
Давней зимой не смогла я дойти до ночлега.
Мокрый туман поднимался от талого снега.
Мокрый туман поднимался, заря занималась,
Чтоб объяснить мне наглядно души моей малость.
Так эта малость округу тогда рассердила,
Что мое малое слово она растворила.
Слово мое растворила и в нем растворилась...
Но средь тумана нежданная дверь отворилась.
Дверь, за которой иные миры просияли.
Там утолила душа моя злые печали.
80-е
1825 ГОД
Из града стольного Петрова
В мою далекую Сибирь
Катилась звонкая подкова,
Чтоб осчастливить эту ширь.
Катилась через пень колоду,
Катилась через пыль-ковыль,
Через ненужную свободу,
Через непринятую быль.
Катилась, ржавая, катилась,
Кичилась будущим гвоздем,
Под солнцем бешеным калилась
И охлаждалась под дождем.
Вся у идеи той во власти,
Которой черт в аду играл,
Чуть не рассыпалась на части,
Перевалив через Урал.
В подвижничество обернула
Самолюбивые дела.
И до Сибири дотянула,
Да счастья ей не принесла.
И никому из нас не внове,
Хоть слушать снова предстоит
Те разговоры о подкове,
Что в каждой горнице висит.
80-е
***
Ты помнишь о кровавом поте,
Родная русская околица?
Волк воет — тишину не портит,
Она еще слышней становится.
А у волчонка лапки тонки.
Шаги ночные не слышны.
Готовы лопнуть перепонки
От этой белой тишины.
И время никуда не мчится.
И входит в сердце белый страх.
И снится белая волчица
С кровавой пеной на зубах...
80-е
***
Все дальше, дальше быль о изобилии,
И все трудней прощать единоверца.
Когда-то говорили, что в Сибири
Цветы — без запаха, а женщины — без сердца.
Снегам моей зимы не до цветов.
От белых холодов похорошею.
Якутский шарф из беличьих хвостов
Три раза мягко обовьет мне шею.
И родину иную отмолю,
Каменьями покрытую планету.
И черную камею приколю
На грудь, в которой сердца больше нету.
80-е
ТРИПТИХ
Уроженкам некторых наших восточных республик,
женщинам, прибегшим к самосожжению
как к последнему способу протеста
против социального неравенства:
***
Женщины-факелы,
Вдруг осветившие грязь
На чистоте
Этих хлопковых белых полей...
Вьется, как черви,
Восточная черная вязь,
Но не достать ей
Всех тех,
Кто честней и смелей.
***
Как стыдно быть
Восточной поэтессой
И процветать,
Не написав ни строчки
О соплеменницах,
Сжигающих себя.
***
Что можешь поделать, неволя,
Ты с той, кто тебе не раба?
Средь русского снежного поля
Моя догорает судьба...
80-е