К ней в "одиночку" приходили по-очереди два следователя. Два следователя к ней приходили: "добрый" и "злой". "Добрый" приносил коробку конфет и виновато улыбался. Виновато улыбаясь, он становился перед ней на колени, потом опускался ниже и начинал целовать ступни. Она поочерёдно поднимала ноги, вытягивала носки и погружала пальчики ему в рот. Он закрывал глаза и руки его размахивали пространством, натыкаясь то на изгибы её горячего тела, то на привинченную тюремную мебель. Нельзя сказать, что всё это было ей так уж неприятно: после пальчиков на ногах, он целовал икры, тыкался носом под коленками, потом долго и тягуче целовал сами колени, поднимался выше и быстренько дорисовывал самому себе то, что с ним тут же и происходило. Ей хотелось хоть раз дать ему немного больше, но хватало и того малого, что было молчаливо дозволено между ними ещё в самый первый раз. Жалобный вскрик, два-три вздрагивания и лицо вдавленное в её живот, свидетельствовали о том, что допрос на сегодня окончен.
"Злой" - никогда сразу в камеру не входил. Вначале в проёме двери появлялся его антрацитовый глаз, крупный нос и жёсткий угол подбородка. Чуть ниже, как патроны в обойме, матово блестели лунки ногтей, венчающие его квадратные пальцы. Она уже знала, что в ту же секунду, когда он пересечёт порог камеры, ей надлежит стоять на четвереньках и смотреть на него с бодрой улыбкой. Бить он начинал сразу и без прелюдий. Тяжёлые армейские ботинки втыкались в живот, зажигали красные пятна на скулах и срывали лоскуты кожи со вскинутых запястий. Крепкие руки тянули трусики не вниз, а вверх - так, что нижняя их часть начинала разрезать её пополам. Погрузившись в этот разрез средним пальцем правой руки, левой - он разворачивал её испуганное лицо на себя и яростно начинал вбивать свой язык в её рот, затем давил ей на плечи, властно посылая вниз, где она поспешно делала всё то, что ему обычно хотелось. А хотелось ему всегда, полностью и до конца. В эти секунды тело её замирало от страха, что он задержится с движением обратно и она просто-напросто задохнётся или потеряет сознание. Она приходила в себя только тогда, когда живое и пластмассовое менялись между собой местами или бежали вместе, под звон двух золотых колокольчиков, всегда висевших у него на груди. Внутри у неё был такой жар, какой бывает у неопытных гурманов от чилийского перца, а влага, как магма изливающаяся из него, не тушила, а подымала этот жар до температуры, при которой обычные люди должны были превращаться в пепел. Спроси он её сейчас по сути дела, она бы немедленно рассказала ему всю правду.
Но призналась она "доброму", узнав, что "злой" больше никогда не придёт...