Не с берега
Лесбоса каменистого
а с самой высокой башни
Иерусалима.
Из затворничества моего
вовсе не сказочного,
испуга птичьего, я, заика,
пою стихи тебе
не
лирные
не
будничные
не
на шутку
пугаю
путаю…
Пот
ревности лицо кривит
носом кровь легче пера
митиленских знаменитых гусынь
дать пить шепоту
слову
рот раскрыть
Криком задохнулась
В горле сладость и горечь мяты
ледяного какао
вот сколько зим уже и лет
на плите подоконника
лепестки
Медленно ах вниз
золотая коса падает
Узелки
по одному распутываются
в лазури немой
той
эгейской
теплой
плещутся
поднимаются и опаляются
на кончиках i
вот уже прах
качая
от края до края
Края
смешивает Кинерета и Байкала
и московского водохранилища
со следами твоих сандалий
брызжет на горожан и прежних моих сородичей
Струн натянутых провода
искры стрекочущие
наваждением
током и дымом
туком последнего
всесожжения
Томлюсь божественностью твоей
беременна и устала
носить
тебя зову
зову…
А у этого края ни зги
хоть плачь
моргаю слепыми глазами
небо лью туда
где лоб твой был
плечи помазанные
чудесным подарком
на переправе падаю
падаю…
Лотосом
Чреслами к тебе
припадаю
К тебе же лечу…
Прими ту
и эту меня
на летучей горе –
руки горе
подыми!
Радость
лови же –
Сына!
Рожаю!