О чём писать тебе? Почти до сердцевины
вся мякоть лета понадточена червём.
Остался месяц Цезаря. И в нём
нет ни красот и ни гостей цивильных –
лишь звёзды, улетающие в цель,
намеченную ловким звездоловом.
Все зёрна собраны, отсеяны полова.
Сынов небесных думы – об отце.
Взахлёб никто не травит больше сплетен,
никто не нарушает этикет
(как не было героев, так и нет)
и кенар твой не покидает клети
(но так и не поёт, стервец, хоть тресни! –
я думаю, наврал тот старый плут,
что торговал с тебя за сладостные песни.
А впрочем, жизнь не станет интересней
ни от рапсодий, ни от щебета зануд).
Всё – потихоньку, мон ами, всё – слава богу:
светило диск закатывает в осень
(уже не жжёт, да и темнеет нынче в восемь),
кукушка в ходиках играет в недотрогу
и не выходит вовсе из гнезда.
И твой каурый жеребец всё чаще – в стойле
(а ведь когда-то состояний целых стоил!),
его уже не радует езда
по кругу самодельной карусели –
с подагрой, мон ами, не до веселий.
(в последний раз, дай памяти, в пейсах
его водил на выпас старый конюх.
И с той поры – ни-ни – стоит в попоне).
Давай-ка, приезжай, увидишь сам.
А то в своём привольном далеке
поди и позабыл, про обещанья
наведаться ко мне на сладкий щавель
(теперь-то уж – с женой, рука-в-руке),
ох, и хорош же по весне пирог!
Давай, балам, выгуливай супругу –
приладим к брюху жеребца подпругу
и потрусим тихонько за порог!
Объедем шаткое болото перелеском
(ты помнишь ту трясину, где утоп
в ночь на Иван-Купалу местный поп?)
потом с часок подёргаем за леску,
наловим на ушицу карасей...
Ах, мон ами, рвануть бы мне отсель...
Податься бы в простор твоих степей,
дохнуть бы ветром, вычесать репей,
наладить юрту комнате взамен...
Как думаешь, получится туркмен
из старой грешницы без племени и роду?
Да нет, балам, не обмануть природу.
Тебе – кочевье, мне же – кутерьма
осеменённых городом жилищ.
Прощай, друг мой. Откуда-то взялись
дела (к тому же срочные весьма).
Прощай, балам.
Целую.
Жду письма.