Как безумец, укравший бесценный камень,
обогнувший все пули и всех ищеек,
тюрьм капканы и лапы каторг,
среди ночи встает и плачет
над его божественным светом,
так и я по нескольку раз за ночь
встаю и в руках с зажженной свечою
дрожу над твоим божественным телом.
Мне двух рук моих не хватает,
чтоб обнять тебя всю сразу.
Я, наверное, стану солнцем
и залью тебя всю загаром,
чтоб уже от меня уйти ты
не могла, не содравши кожи.
Ну, а если и убежишь ты,
и другого обнимешь,
и в ласках забьешься —
я и в минуту вскрика
все равно буду между вами,
я и на самом краю света
все равно с тобою останусь!
В вечной муке постичь твою душу,
что не зверь, а как зверь ускользает,
не вода, а меж пальцев уходит,
я хотел бы с твоею кровью
понестись по твоим сосудам
в глубину твоих подземелий,
чтоб ворваться в пещеру сердца.
Ворваться — и закрыть выход.
Закрыть выход — и зажечь люстры.
И увидеть забившуюся в угол
нагую душу твою.