Как будто я помню, куда приведёт меня память,
пчела повивальная: плакать и медленно падать.
Терновый мой вестник, хреновый мой провожатый,
надкушенный, звонкий, к щеке опалённой прижатый.
Как будто я знаю на том же – своём – языке,
какая из улиц спускается к самой реке.
Там всё ещё заросли, белые цветники,
ивовые заросли, дымчатые венки.
Полощут бельё, и вода забирает на дно
то ленту, то юбки воздушное полотно.
Одна наклоняется. Икры блестят от воды.
И овод гудит. И вода размывает следы.
Другая под нос напевает, свивает жгуты.
Над ней стрекоза, синева, пустота высоты.
Так просто, как всё, что вокруг происходит всегда –
и овод гудит, и следы размывает вода.
Как будто я вижу, вот тут подглядела случайно,
как падает камень, как щепку уносит, качая.
С корзиной тяжёлой идут, поднимаясь, легки,
неясные тени, забытые старики,
совсем ещё юные, гибкие – не спугни.
Они ведь уверены, что совершенно одни.