Они любили друг друга. Дом, сынишка-одуванчик , любимая работа. Он – заядлый охотник, она – умелая портниха. Люди завидовали им: счастливая семья. То ли зависть людская накликала горе, то ли судьба такая… Не вернулся он с охоты. Горе здесь не опишешь. Но, отдавая всю себя работе и воспитанию сына, стала она понемногу возвращаться к нормальной жизни. Но недаром говорят: пришла беда – отворяй ворота. Не думала – не гадала, что свекор со свекровью отнимут у неё все, что они вместе с мужем наживали. Но пусть бы вещи, но – дом… Ей бы в суд, да один в поле не воин. Стала снимать квартиру. И уже любимая работа постепенно превратилась в каторгу: на работе – шитье, дома – шитье. Швейная машинка: тук-тук-тук, а в голове: деньги за квартиру, за садик, на еду, на одежду…
Послушав «сердобольных» подруг, однажды напилась. Боль приутихла, горе забылось, нехватка денег отодвинулась на задний план…Забыться снова ей захотелось и во второй раз, и в третий…
Суд лишил ее материнских прав.
«А что? Может, и к лучшему? Там, в детдоме, он хоть сыт и одет будет. А что я могу?! Ничего…Сколько ни работай, все равно живем впроголодь, полураздетые»,-подумала.
В первое время сынишка часто снился и, чтобы заглушить боль, она вновь и вновь лила в себя спиртное.
С работы предложили по собственному…С квартиры выгнали. Ночевала у случайных знакомых, а то и прямо на улице.
В то утро, когда роса еще не обсохла и пыль после мчавшихся машин, будто стыдясь, чуть-чуть опыляла траву рядом с тротуаром, она шла посреди дороги. Машины шарахались от нее, сопровождая то сигналом, то выкриком шофера:
- Что, шалава?! Жить надоело?!
На очередной такой выкрик она подняла руку, хотела что-то сказать, но, пошатнувшись, лишь вяло махнула.
Курчавые волосы космами свисали ниже плеч, сарафан, слишком легкий для прохладного утра, был грязным. В рукe она держала авоську, в которой позванивали пустые бутылки и что-то еще, небрежно завернутое в мятую газету. Она шла, наступая босыми ногами на камни, спотыкаясь и пошатываясь.
Вдруг остановилась. Постояла минуту-другую в задумчивости, свернула в переулок, запнулась за торчащий из травы конец доски, упала в крапиву. Авоська ударилась о что-то твердое. Задребезжало. И все стихло.
Перед ее глазами мелькнули лица мужа, сына…
На утро следующего дня люди судачили: «Нашли тут одну, в бурьяне, грязную, оборванную. Мертвую уже. А, говорят, такая хорошая женщина была».