Деревья гладили Alice по голове.
И если бы она знала, откуда в норе деревья,
Она бы вам сказала. Но Alice играет на трубе.
У неё занят рот. Жители Виллариба всей деревней
Помнят родинку слева на её правой груди.
Alice, когда уже летишь, так легко допрыгаться, но трудно допрыгнуть.
Отстегни от пояса дробовик, от души – сердце: оно неприятно гудит
И выдаёт тебя с потрохами – так нас скоро настигнут.
Да и не так тоже настигнут. Станут пинать,
Или не станут – всё ведь фигня одна и та же:
Что люди, что карты тянут тебя в кровать,
Но никто ещё не приглашал туда дважды.
Пиковые короли шлют тебе самолётики депеш,
И грибы с печатью «рискни, откуси!»
Если бы о том, что ты чувствуешь, узнал лысый дядя Уэлш,
Он бы поседел, шепча днём «сохрани», а ночью «спаси».
В кого ты превращаешься, Alice? Красные глаза
Это не есть хорошо. Как и спать под каждым кустом
Я забыла, кто там ещё в твоей сказке молчало на разные голоса,
Я не помню, что пИсал красавчик Энди со своим холстом.
Alice, я стала стихом на могильной плите,
Тот, о ком я не плакала, не растерялся и в самое небо упал.
Да и твой Льюис тоже на всё плюнул, и туда улетел…
Давай, что ли, не чокаясь – чокнешься тут по разные стороны зеркал