По тёплому серебру озёрной глади
не может больше ходить
потерявший лёгкость чистого сердца.
Поезда...
Он и она, и
кинолента скучно-немых пейзажей
с вспышками старательно вырезанных сцен.
- Милый, ты где?
(Выпуклость неба в параллеле стекла
рисует туманные дали).
Твой взгляд незнакомый и странный.
(Отражение бездны в глазах
даровал людям явно не Бог).
- Заодиночилось что-то
на станции пятнадцати-летней безмятежности
(остановки больше нет).
- Ты был без-умно влюблён в неё, да?
(Ревность к прошлому - настоящего блажь).
Молчанье - ответ.
- А она?
Она тебя, расскажи!
- Родная, давай лучше спать,
я очень устал от жары.
(Смена темы,
как ставка в азартной игре,
редко ва-банк).
- Ну, милый, хоть в двух словах,
чем закончилась ваша любовь?
- Ничем.
- Почему?
(Потрёпанный веер фраз всегда «освежает»).
- Я знал, что встречу тебя.
(Ложь - гениальнейшая актриса
без грима столиких ролей).
- Верно были ссоры, измены, скандалы...?!
(Любопытство наивно-жестоко).
Усталым выдохом вдох.
- Нет. Всё почти, как в твоём любимом романе,
(Как мила в удивлении бровь).
она отравилась, я закололся кинжалом.
(А мир бессердечно счастлив).
- Снова твои дурацкие шутки!
(Кто бы знал, как определять их долю).
Морфея объятия сладки.
Это её мир.
Он не спал.
Духота купе выгнала в тамбур.
Сигарету об сигарету...
Неподвижные глаза смотрели
как скачет по призракам горизонта луна.
Это было давно... зыбкий свет янтаря...
Он слишком любил то лето,
чтобы его забыть
навсегда
на воде в отражении неба
такой глубокой,
что было видно дно
недописанных строк
ненавистного сердцу романа
«Наизусть нарушаемых правил».