Посвящаю папе и маме
Б.Н. Шаховскому и Р.Н.Шаховской
...Вот и меня настигла осеняя «пора собирания камней». Анализируя и обдумывая свои поступки, я всё больше утверждаюсь во мнении, что определяющее значение в их мотивации имели и продолжают иметь гены, тот нравственно мировоззренческий иммунитет, который прививается с детства. Жизненные обстоятельства, в коих я оказываюсь, по воле рока, лишь воздействуют на заложенный в детстве «механизм» реагирования, проявляя те или иные черты характера, унаследованные от родителей. Из четкой последовательности поступков, их следствия складывается Судьба , ломаная линия, уникальная и неповторимая, соединяющая основные «точки» во времени и пространстве. «Путешествуя» по жизни важно сохранить опору и не потерять ориентиры, чтобы не сбиться с курса в нашем, не всегда дружески настроенном мире.
Абсолютно разными были мои родители. Этим и объясняется противоречивость, дуализм моей натуры, доминанту которой составляет неуверенность в себе, несмотря на то, что родилась я, когда упрямый козерог гордо «светил» с небес в мою сторону.
Я , папина дочь , в детстве искала подтверждение своему наивному предположению, что отец всему голова, что он сильный, но ... Мудрая матушка, исподволь руководила им, попутно защищая его от самого себя, от мнимых друзей, непорядочного начальства.
Отец получил «в наследство» от своего отца (моего деда Николая Ивановича) романтичную, сентиментальную, ранимую, творческую натуру. Дедушка служил в издательстве «Детская книга» хромолитографом и рисовал иллюстрации к книгам.
Игра света и тени, цветовая гамма, способная передавать настроение художника, притягивали его своими волшебными возможностями настолько, что ему захотелось фантазировать маслом на холсте.
Но, в 1941 году он вступил в ряды Народного Ополчения. Под городом Вязьмой их полк попал в окружение. В ужасе немецкого концлагеря Вестермарк-2 под Берлином дед пробыл до освобождения нашими войсками весной 1945 года.
Благодаря Богу, он остался жив и после проверочного лагеря НКВД.
Я запомнила деда седым, с откинутыми назад волосами, обнажавшими высокий гордый лоб. Взгляд его светлых умных, с глубоко запрятанной хитрецой, глаз был невероятно притягательным.
Статный, рослый, подтянутый. Издали бабушка рядом с ним казалась девочкой. Я малолетка любовалась дедом писаным красавцем, втайне надеясь быть хоть чуточку на него похожей. Бабушкины гены оказались «упрямее».
Мне никогда не доводилось видеть деда в плохом настроении. Он обладал четкой дикцией и чистым голосом. Часто декламировал или пел. С детства запомнился стих, во время его чтения бабушка непременно сетовала деду: «Коля, при детях-то не надо!»
Три создания небесных шли по улицам Мадрида
Донна Клара, Дольаресса и красавица Пепитта.
На одной из площадей руку с робким ожиданьем
Бедный нищий молодой протянул за подаяньем.
Потянулся всей душой за реалом Донны Клары,
Дольаресс была щедрей, и дала реалов пару.
Но Пепитта, так бедна ; не имела ни реала,
Вместо золота она бедняка поцеловала!
Больное сердце деда запрещало разговоры на военную тему. О плене я узнала после его смерти. На крутом Крымском берегу упокоился с миром мой дедушка. Памятник чуть развернут боком к морю, которое он так любил рисовать.
Остается догадываться, сколько горя, жестокости, предательства дед увидел, сколько боли «перетолкло» его ранимое сердце.
Придя, домой с войны, он запил «горькую». Но потом опомнился, в семье росли сыновья, да и врач настоятельно советовал изменить отношение к жизни.
Дедушка с головой ушёл в рисование. Живопись стала для него не только источником самовыражения, вдохновения, но и спасительным миром. Рисуя, он на время забывал гнетущие картины прошлого. Любопытно, на некоторых пейзажах, дед подрисовывал свой силуэт, будто издали наблюдал за происходящим. Иногда, я проводила блаженной атмосфере его дома несколько дней, вертясь у дедушки под ногами, беспрестанно почемучкая. Немногословный, степенный и основательный, он терпеливо объяснял названия красок и как нужно их смешивать, что бы добиться желаемого цвета, давал чуть мазнуть разок-другой по холсту.
Мне очень нравится портрет мамы в полный рост, в пол-оборота с веером в руке, в оборчатом, малиновом, испанском платье - искусный вымысел художника.
В юности она мечтала об актерской карьере, но её реалистичный взгляд на жизнь и война помешали осуществиться задуманному. Она стала переводчиком.
Бабушка и дедушка боготворили её.
Любознательной матушке не давал покоя вопрос происхождения.
Николай Иванович, а не родственник Вы князьям Шаховским? - спросила она однажды деда. Прищурив правый глаз, он поступал подобным образом всегда, когда дело принимало серьёзный оборот, дед высказался в том духе, что, мол, «много во дворе у князей ребятишек бегало и все-то они Шаховские».
Документы о принадлежности нашей семьи к известной фамилии я не видела. Ради безопасности потомства воспоминаниями старшее поколение не делилось. Да и что может сохраниться после бурных событий, постоянно происходивших в нашей стране. Главное дети живы и здоровы, есть ли родство или его нет, не важно. Важно то, что сделано для людей. Выражаясь техническим языком, «величина добротности контура» данного индивидуума. Хорошо ли, тепло ли рядом с тобой твоим близким, друзьям, да и просто случайным попутчикам. Не изменил ли ты своему делу, не разменял ли ты себя ради мелочной выгоды, как распорядился тем сокровищем, что даровал тебе Всевышний, на благо или во зло. Пусть это выглядит банально, но в этой простой сентенции, на мой взгляд, и есть суть человеческой жизни.
Дед с бабушкой были теплыми людьми. От них исходило свечение добра.
Дедушка любил музицировать на занимавшем почти треть комнаты черном немецком рояле. Делал он это вдохновенно, по слуху, но потом сам выучил ноты и ходил в комиссионный магазин за нотными сборниками. Там были популярные романсы конца Х1Х начала ХХ века и классика. В одной из книг я обнаружила царский гимн: «Боже царя храни...», перечеркнутый крест накрест синим карандашом. Дедушка настраивал рояль сам.
Несмотря на природный оптимизм деда, отец чувствовал, что тот в глубине души не закончил борьбу с прошлым.
У каждого человека своя Голгофа.
Во время войны отец 16-летним юношей поступил в Московскую Военно-Морскую Спецшколу (МВМСШ). Его безмерная любовь к морю, щедро подпитываемая художественной литературой, наконец, нашла своё приложение. В 1942 году он перешёл в Бакинское Военно-Морское училище, где проходил практику на Волге и на Каспийском море.
Однако, во время учёбы, их, курсантов откомандировали работать на цементном заводе. Там, надышавшись пылью, отец тяжело заболел, а его друг умер.
В 1944 году, выйдя из лазарета, упорный батюшка продолжил учёбу. Во время Тегеранской конференции учебные корабли Каспийской флотилии «Правда» и «Шаумян» патрулировали в море.
Очевидно, первым литературным опытом отца явился неоконечный рассказ о том походе.
Отца комиссовали, болезнь не дала ему доучиться. Врач, работавший в училище, оказался не только бездарным лекарем, плохим психологом, но и чёрствым человеком, что вряд ли можно объяснить войной и личной трагедией.
Накануне отъезда, выдавая собравшемуся в Москву удручённому молодому парню документы, он спросил: «Куда едешь? Умирать?» И отец человек впечатлительный, приехав домой, запил, загулял: «Однова живём!»
Моя бабушка Раиса Андреевна его мать (на руках у неё было еще двое детей) – бросила все силы на восстановление здоровья сына. Убеждения не помогали.
«Спасительным кругом» стала моя мама, влюбившаяся в отца с первого взгляда. Она вовсе не была властной, но её упорство и воля, умение владеть собой, ум помогли отцу измениться.
Мужская психология, по своей природе, более хрупкая и менее устойчивая по сравнению с женской.
Мы , женщины по своему предназначению более жертвенны, более «гибки», лучше приспосабливаемся к обстановке, хотя, может, и страдаем от сокрушительных ударов Судьбы по самолюбию не меньше, чем мужчины. Любящей женщине необходимо организовывать нравственное, духовное и физическое пространство своего избранника, в противном случае, союз ущербен. Очагу нельзя потухнуть и дети должны быть сыты...
Папа закончил институт. Полюбил свою профессию. Бывал в командировках. Оттуда летели домой весточки. Казалось, ему самому доставлял удовольствие эпистолярный жанр.
На работе его уважали. Он был душой, режиссером всех праздников. Его выбрали секретарем комсомольской организации крупного проектного института. Отец искусно сочетал обязательность в работе с выпуском юмористических стенгазет, писал стихи, радуя сослуживцев, организовывал КВНы, викторины, шуточные опросы бывших сокурсников, ходил со мной на демонстрации.
Но безжалостная Судьба не оставляла в покое его сердце. Гибель в дорожной аварии младшего брата и его младшего сына, старший пролежал в коме несколько суток и чудом остался жив, привела к очередному инфаркту.
Отец поддерживал связь с сокурсниками по мореходному училищу, интересовался их делами, бережно хранил фотографии и открытки. С одной стороны, «отрезать» раз и навсегда он не мог, но понимал, что всё меньше и меньше «ниточек» связывает его с людьми, ставшими морскими офицерами, и каждая встреча кроме радости таит в себе не проходящую печаль, приводит к фантомной боли, вызванной жалостью к себе, обойденному удачей. Его душа-парус постоянно искала море.
С другой стороны, он осознавал, что, если бы не «мореходка», в 1942 году или чуть позже, участь его бы была решена одним маленьким листком из военкомата и он городской желторотый юнец, не умеющий воевать, погиб, подобно миллионам людей, тем не менее...
Дрейфуя в море разочарований, отыскивая ночлег в бухтах несбывшихся надежд, я, наконец, поняла: отец был одинок, особенно в последние годы. Как много потребовалось времени, чтобы осознать это! Он никого не подпускал к своим, загнанным внутрь переживаниям. Именно это с запоздалым раскаяньем почувствовала моя душа между строк его больничного дневника.
Да, раскаяньем за то, что не имела я права немилосердно судить его поступки, тем самым, оправдывая своё бессилие и бездействие, граничащие с черствостью...
Июль, 2007
Николай Иванович Шаховской
Фото из архива.