Все встали, и ясно расслышать я мог
Слова своего приговора,
Впечатался в мозг отчеканенный слог:
«Казнить, как бродягу и вора!»
На страшные пытки я был обречён
Злодейской духовною кликой.
Теперь ждал меня эшафот с палачом
Под крики толпы звероликой.
Три чёрных монаха, ключами гремя
Тюрьмы моей дверь запирали
И тонкие губы в ухмылке кривя
Шептали о скорой расправе.
Во мраке подвала на голых камнях
Лежал я, бессильем томимый,
Невольная мысль донимала меня –
О способе, выбранном ими.
Я долго как филин смотрел в темноту,
Глаза напрягая до боли,
Но только одну ощущал пустоту
И сырость подземной неволи.
В сознании громом гремел приговор,
Мелькали судейские лица.
Костёр или дыбу, петлю иль топор –
Что выберут эти убийцы?
Неведомо сколько таких же бедняг
По воле их кануло в Лету.
Законники в мантиях так и меня
Как пыль сдуют с этого свету.
Надвинет палач на глаза капюшон
С немым хладнокровьем дракона,
И всё как предписано выполнит он
По букве слепого закона.
Безумия полные день ото дня
Пред взором вставали картины,
И я повторял, изуверов кляня:
«Канальи, сатрапы, кретины…»
От голода в пору тех тягостных дней
Сознанье терял не однажды
И слизывать липкую жидкость с камней
Был вынужден, корчась от жажды.
Прошедшие годы и месяцы счесть
Давно уж оставил попытки.
Я понял не сразу, что это и есть
Попов изощрённая пытка.
Но всё быстротечно на свете порой,
Эпоха пришла гильотины,
И головы судей одна за другой
Попадали дружно в корзины.
Ужели своих палачей пережил? –
Не мог и представить такое.
И силился вновь, выбиваясь из жил,
Пространство нащупать рукою.
Казалось, что мой приговор отменён,
Я в это отчаянно верил.
Но был в исполнение он приведён,
Едва только рухнули двери.
В подвал свой пытался забиться назад –
Полжизни прошли там недаром.
Дневной свет ножом резанул по глазам,
Став новым кошмарным ударом.
Предательский фатум безжалостно вновь
Продолжил безумную сагу.
Не тушь, не чернила – багряная кровь
Стекала с пера на бумагу…